Рим — это мы.
Мокрый песок скрипит под нашими ногами. Вереск бешено пригибается под порывами ветра. Струи дождя хлещут по лицам. Разрозненные германские отряды пытаются нас остановить…
Напрасно.
Мы идем.
Выстраивается германский клин, сбегается, стекается со всех сторон, как поток мутной рыжеватой воды. Клин — основная единица варварской армии. Лучшие воины-германцы во главе с вождем стоят в первых рядах…
Смешно. Семнадцатый Морской легион слитным ударом сминает их клинья в кровавую кашу, идет дальше. Раз, два. Раз, два. Мы идем по Африке! По идем по Греции… Мы идем.
Мне кажется, что вместо рыжего центуриона рядом со мной держит строй Тит Волтумий, старший центурион. Подтянись, левый край!
Четче шаг, сукины дети.
Следующий отряд германцев. Теперь их больше. Разноцветные круглые щиты, выставленные вперед железные острия фрамей. Гемы даже похожи на непобедимую македонскую фалангу…
Шаг, еще шаг. Удар!
Кровавая каша. Мы идем. Я поднимаю щит, бью щитом, колю… Снова делаю шаг, поднимаю щит, бью им набегающего варвара, вонзаю меч, выдергиваю, делаю шаг. Мы — идем.
— Еще немного! — кричу я. — Вперед! Вперед, вперед!
Прорываем и этот заслон. Ноги вязнут в мокром песке.
Вперед!
Легионеры падают от усталости. Некоторые больше никогда не встанут.
Ноги — точно свинцовые столбы. И я ими шагаю. Вколачиваю свинец в мокрый песок.
Раз, два. И раз, и два!
Мы идем по Африке. Мы идем по Галлии. Мы — идем.
— Арминий! — кричу я. — Арминий!
Германский лес сумрачно смотрит на меня.
Арминий не откликается. Его здесь нет. Или моему умному старшему брату наплевать на то, что о нем подумает глупый средний брат.
У него теперь много дел. Он герцог германцев. Ему нужно завоевать мир.
* * *
Арминий, царь херусков, герцог всех германцев, поднял взгляд. Многие отшатнулись, шепот побежал по толпе.
Глаза у герцога всех германцев были неживые, льдистые.
— Неудачников никто не любит, — сказал Арминий негромко. — Все, кто сейчас колеблются, пристать к нам или не стоит, при первых же наших успехах перейдут на нашу сторону.
А кто не перейдет из желания, перейдет к нам из страха.
Это уже происходит.
Он помедлил.
— Впустите Сегеста, — приказал негромко. По толпе вождей пошел гул. Сам Сегест, верный друг римлян, здесь! Что происходит?
Седовласый германец вошел в покои, склонил голову. С трудом, словно у него закаменели мышцы шеи.
— Сегест.
— Арминий.
Царь херусков помедлил.
— Что привело тебя к нам?
— Рим проиграет?
— Да.
Сегест выпрямился. Остро взглянул в глаза герцогу всех германцев.
— Я пришел предложить свою верность герцогу. Тебе.
— Как вовремя, — съязвил Алларих, царь тенктеров. Арминий поднял руку, и царь тенктеров замолчал. Движение было настолько властным и естественным, что Сегест удивился. Rex. Вот он, настоящий «рекс», который так нужен римлянам…
Только он теперь на другой стороне.
У Сегеста от гнева задергалось веко. Арминий молчал, без выражения глядя на царя хавков.
— Отлично, — сказал он наконец.
Лицо Сегеста покраснело, шея вздулась от сдерживаемой ярости. Глаза бешеные.
— Я принимаю твою верность, — сказал Арминий. По толпе вождей снова пошел гул. — Кстати, твои воины нужны мне сегодня. Прямо сейчас.
Сегест, помедлив, кивнул своему человеку. Тот выбежал прочь.
Сегест прочистил горло.
— Туснельда… моя дочь…
— Теперь она — моя жена.
Молчание. Лицо Сегеста пошло багровыми пятнами.
— Но, конечно, — Арминий холодно и учтиво склонил голову. — Ты в любой момент можешь ее увидеть. И будущих внуков, когда настанет такое время, конечно, тоже.
— Она… Туснельда выбрала тебя?
— Тебя это удивляет? Хочешь, чтобы она сказала это сама? — тон Арминия — самый благожелательный. — Я прикажу позвать ее… и ты услышишь все лично.
— Нет!
Молчание.
— Арминий, — произнес наконец Сегест. Кажется, больше ненависти вложить в одно слово невозможно.
— Я слушаю, царь хавков.
Римское «rex» прозвучало как издевка. Кадык на шее Сегеста дернулся.
— Следи за своей женой, Арминий. Хорошенько следи, — глухо произнес Сегест. Грузное тело внезапно одряхлело, обвисло, словно из него вынули все кости. — Предала отца… предаст и мужа.
Арминий молчал.
Сегест, царь хавков, шаркающей стариковской походкой вышел из дома. Он словно постарел на двести лет.
— Продолжим, — Арминий, герцог всех германцев, выпрямился. — Кто следующий?
* * *
Семнадцатифутовая земляная стена преграждает нам путь. На ней возвышаются темные фигуры. Гемы. Их тысячи. Их тысячи тысяч.
Когда они успели построить эту стену?!
Я приглядываюсь. Так вот в чем дело.
Слева — болото, справа — песчаные холмы. На холме тоже выстроена земляная стена, чтобы мы не смогли обойти преграду с фланга.
Арминий завел легионы в западню. И не оставил нам ни единого шанса.
Я молчу.
Почему я не убил его, когда мог? До того, как он повесил мне на уши эту чушь про ожившего брата?!
— Легат?
Я говорю:
— Приготовиться к атаке. Центурионов — ко мне! Быстро!!
* * *
Общее собрание гудит, спорит и звякает железом.
Воины не понимают:
— Так мы идем помогать римлянам? Или бить их?
— Там решим.
— Тихо вы! Сегест будет говорить!
Голоса смолкают. Сегест выходит и начинает говорить.
* * *
Мы увязли — как увязает острие копья в твердой и гибкой древесине ясеня. Мы бьем и бьем, а нас отбрасывает и отбрасывает. Трупы моих солдат устилают склон перед валом. Во рву лежат друг на друге остатки трех легионов.
— Вперед! — кричу я в очередной раз. Если мы преодолеем эту преграду, мы выиграли. Мы прорвались. Я взбираюсь на вал…
Краем глаза замечаю движение.
Я даже успеваю повернуться… вскинуть руку…
