На жалкую долю секунды, стоя у плиты, где разносился запах свежего розмарина, почудилось, что между ними возможно большее, чем короткая интрижка. Показалось, что Ирина, от макушки с густыми волосами, до кончиков крошечных мизинцев на ногах – создана для него. Рост, объёмы, изгибы, тепло, запах – все, что являлось Цыпой, идеально соединялось с ним. Они, как пазлы, создавали единую картинку.
Ладонь в его руке, тело рядом с ним, мягкие губы, пахнущие сладостью и пудрой, накрытые жадным ртом. Ложилось безупречно, словно создано специально под него, как рубашка, сшитая по индивидуальным меркам. Благо, мгновенно пришёл в себя, вспомнил, что уже однажды чувствовал то же самое, и чем всё едва не закончилось. Дальше действовал на автомате, мужских инстинктах, понимании женской природы. Со знанием дела раскручивал на близость, отдавая себе отчёт в происходящем, не получив желаемое – не расстроился. Всё будет, не в этот раз, значит, в следующий.
На следующий день началась свистопляска с проверкой, хоть все наперёд проплатил, подмазал в нужных кабинетах. Стоило немалых усилий подтянуться к системе обязательного медицинского страхования – огромный геморрой, пришлось увеличивать штат административных работников, чтобы успевали с бумажной волокитой, – но и доход совсем другой. К финансовому скачку прилагалась головная боль в виде толп недовольных пациентов, не понимающих, как именно работает махина российского здравоохранения, зато любящих жаловаться по поводу и без оного. На одну из таких жалоб, бессмысленную и беспощадную, отреагировали соответствующие органы. Серьёзные санкции не грозили, но кошелёк Голованова истощался на глазах, с той же скоростью росла лояльность проверяющих.
Целую неделю клиники вдоль побережья стояли на ушах, центральный филиал лихорадило, владелец носился от места к месту, умасливая, договариваясь, пуская в ход все возможные связи, растрачивая нервы, деньги на откровенную ерунду. С теми же затратами можно было открыть несколько ФАПов, которые облегчат нагрузку на центральную районную больницу, решая местечковые проблемы с давлением старушек и детскими соплями на местах.
Присутствие Лии в городе не добавляло радости. Почти бывшая жена не уставала названивать, верила куриным мозгом, что произошедшее возможно отмотать назад, притвориться, что не было ничего. Волосатая задница между ног собственной жены Глебу почудилась? Причудливая галлюцинация!
Позвонил Колек, зазывал в гости, впервые Глеб отмазывался, чтобы не ехать к Цыплаку. Покажется идиотизмом, но не хотел видеть Цыпу, вернее, одним полушарием мозга желал, и не только видеть, другим – послать бы её куда подальше. Переспать он с ней хотел, готов был половину мира швырнуть к её ногам за такую возможность, в то же время отчётливо понимал, насколько глубоким анусом закончится короткая – а другой быть не могло, – интрижка.
Злой рок заставил перезвонить Цыплаку, услышать ноющее всхлипывание Иры, в итоге сорваться с места, примчаться, как Дон Кихот Ламанчский, готовый сражаться с ветряной мельницей или драконом, во имя Дульсинеи Тобосской, в случае Голованова, Цыплаковой Ирины – Цыпы.
Поначалу предательски сжалось сердце. Ревущая в отчаянии Цыпа всегда заставляла Глеба чувствовать вину, неважно, плакала она из-за двойки за сочинение, мороженого или глупых девчачьих переживаний, хотелось одного – утешить, спасти, защитить. Странноватый аналог материнского инстинкта, не иначе.
Сейчас он прочувствовал боль Ирины до самой печени. Сострадание пробило по позвоночнику, скрутило дыхание в тугой комок. Кому, как не Глебу понимать, что чувствует человек, которому наставили рога. Можно слыть самой циничной тварью на свете, но измена всё равно ударит, выбьет почву из-под ног.
Спустя несколько месяцев он смотрел на поступок Лии отрешённо, где-то понимал его, иногда оправдывал, но первые мгновения оглушающего неверия, опустошения, помноженного на взрывающуюся в голове боль – запомнил навсегда.
Это покажется странным, а в свете произошедшего и вовсе глупым, но Глеб не изменял Лие. С первого до последнего дня брака он был верен жене. На женщин смотрел, мысленно отмечал красавиц, скользил похотливым взглядом по стройным телам, благо работа в женском коллективе предоставляла выбор, однако любую инициативу со стороны излишне активных дам пресекал на корню, себе же не позволял мысли о большем, чем дежурный комплимент.
Во-первых, как бы по-идиотски не звучало, узы Гименея много значили для Голованова. Брак – не пустой звук, не формальность, которую можно проигнорировать, сжимая крепкую грудь проходной девицы. Во-вторых, не заводила мысль о плещущемся в крови адреналине, повышении серотонина за счёт сомнительной цели – связь с левой, ничего не значащей бабой. В-третьих, не хотелось проблем. Нормальная, с зачатками порядочности женщина под женатого не ляжет, а от ушлой девицы стоит ожидать любого подвоха – трезвона по всему побережью, шантажа, беременности. Глеб не видел ни одной причины, чтобы вляпываться в адюльтер.
Впоследствии пожалел. Роль рогоносца становилась ещё омерзительней от мысли, что он-то не изменял, играл в никому не нужное благородство. При этом в глубине души был уверен: начни он сначала, чужие койки – не его история. В случае второго брака – тем более. А семью он хотел… Нормальную, не срань, которая вышла у него с Лией.
Ирина влипла в субстанцию под названием «неверность». Смотреть на слезы Цыпы становилось невыносимо, хотелось примитивно набить морду мужику, который заставил плакать женщину, чьих слез Глеб не выносил. Повезло, что почти сразу она взяла себя в руки. Зыркнула на Глеба, нервно поджала губы, будто это лично он наставил ей рога, потому в ближайшее время его ждёт казнь через повешение с расстрелом и четвертованием, и перестала разводить сырость.
Глеб подумал, что Ирина успокоилась, помирилась парнем – последняя мысль мелочно не нравилась Глебу, но всяко радовала сильнее, чем слезы, только не тут-то было. Его отчитали, как малолетку, сопляка, ничего не смыслившего в жизни, отношениях, женщинах.
После отповеди хотелось ржать в голос. Измена? Что Ира называла изменой? Сел рядом, закинул руку на плечо, уставившись в объектив? В целом-то, Глеб был согласен с формулировкой Цыпы. В бытность своего брака он следил за взглядами, рукам, запихивал похотливые мысли глубоко в зад, чтобы не давать повода для злословья, не позволять себе соблазниться – он не железный, не святоша, бабы же порой попадались настолько сочные, что только держись, – и не дать повода для разборок жене. Только Цыпе ли заламывать руки? Какого черта она орёт, как пришибленный каипора, обвиняя во всех грехах его – Голованова?
Та, которая неделю назад едва не отдалась ему, на все готовенькая, лишь потому, что Глебу захотелось увидеть, как она подходит к точке невозврата. Полюбоваться на незабываемое зрелище – Ирина в любовном экстазе. После, ясное дело, мозги начали возвращаться на место, она подхватилась, заметалась, понеслась, лепеча про Вадима, которому благополучно нарастила рога.
На долю секунды Глебу показалось, он взорвётся от злости. Достаточно с него кордебалета по имени Цыплакова Ирина, хватит. Баста! Цыпа в прошлом была лицемерной маленькой дрянью, сейчас стала большой. Выросла!
