Держать одной рукой руль, второй загружать навигатор, которым никогда прежде не пользовалась, смотреть одновременно на дорогу и на экран смартфона, дёргаться от каждого удара, отдающегося в желудке леденящим ужасом – определённо не то, что мне захочется повторить.
Наконец, навигатор услужливо показал, что я влетела на перевал, населённые пункты закончились вместе с широкой дорогой, на которой я могла бы развернуться. Мелькнувшую мысль все-таки вернуться остановила газель, которая пронеслась по встречной полосе, едва не отправив меня вместе с Гетцом в пропасть. Местные не считали дорогу опасной, носились по ней, как по автостраде, только зимой или в непогоду обходились другими путями.
Это моментально отрезвило меня: на встречку нельзя, обратно не развернуться, значит, путь только вперёд… туда, откуда катится гроза, гром, надвигаются ужасающе тяжёлые тучи, видимые даже сквозь густые сумерки.
Телефон разрывался от звонков сначала Голованова, потом Коли, Нюты, родителей, я методично сбрасывала каждый. Истерично боялась, что после не заработает навигатор – связь прерывалась, а стрелка на экране была моим единственным путеводителем в этом зловещем месте.
Господи, господи, господи, как я могла очутиться на этом ужасном перевале, посредине ливня, грома, грозы, на дороге с разворотами под сто восемьдесят градусов, управляя тараканом с механической коробкой передач, когда я и на асфальте-то плохо вожу?! Хотелось визжать, но от страха я могла лишь судорожно дышать, держаться мёртвой хваткой за руль, сосредоточившись на том, чтобы не перепугать газ, тормоз и сцепление.
Гетц повело по грязевым потокам, я пыталась вырулить, жала на тормоз, в итоге машина поползла, скользнула боковиной вдоль конца отбойника и повисла носом над обрывом. Фары прорезали темноту, я видела вдали шапки вековых деревьев, казавшиеся теннисными мячиками.
Что находится под передними колёсами, я не понимала. Земля с потёками грязи? Обрыв? Открыть дверь было страшно, дышать ещё страшнее. Единственное, что перебивало звук работающих дворников, скользящих по лобовому стеклу – ужасающие раскаты грома.
Господи… Господи… Господи…
Раздался звук рингтона, краем глаза я отметила, что звонит Голованов, а ещё, что заряда батарейки осталось меньше пятнадцати процентов – учитывая паршивую связь, работающий навигатор – минут на двадцать, полчаса максимум.
– Да? – Я дотронулась до телефона, не дыша от страха.
– Цыпа? – мне показалось, что голос Голованова дрогнул. – Ира, где ты? – спокойно поинтересовался, предварительно зашипев куда-то в сторону, чтобы все заткнулись.
– На перевале, – прошептала я, молясь, чтобы не ударил гром, и я с перепуга не уронила телефон. Шевелиться я боялась, машина могла покачнуться и улететь в пропасть вместе со мной.
– Умница, – похвалив, как первоклашку, продолжил Глеб: – Ириша, где именно на перевале?
На заднем плане я слышала шум дождя, голос Коли, хлопок двери внедорожника, заурчавший мотор.
– Не знаю, – честно прошептала я. – Вишу над обрывом…
«Настроение бодрое. Идём ко дну», – вспомнились слова из какого-то старого-престарого фильма.
– Цыпа, пришли-ка мне геометку, где именно ты висишь над обрывом? – будто между делом поинтересовался Глеб.
Дрожащими руками я отправила метку, что было не так просто сделать. Шевелиться и дышать я по-прежнему не могла. Грудь сдавливал страх такой силы, что ломило ребра, болел желудок, поднималась странная, ни на что не похожая темнота перед глазами.
– А знаешь, Цыпа, мне понравился твой подарок, – вдруг услышала я Глеба, почему-то улыбнулась, собирая по щекам слезы.
– Правда?
– Правда…
Я явственно увидела перед собой улыбку Глеба – высокомерную, снисходительную и по-настоящему тёплую.
– У него рожки из медицинской стали, – ответила я. – Красивые рожки.
Я не ёрничала, не пыталась укусить больнее: если абстрагироваться от двойного смысла подарка, то пуф был по-настоящему симпатичным оленем с выразительными глазами на искусно сшитой морде, рожки и вовсе выглядели замечательно.
– Я заметил, – ответил мне Глеб. – Действительно, красивые. Цыпа?
– Что? – прошептала я.
– Надо выйти из машины. Сможешь?
– Нет.
– Открывай переднюю дверь, – проигнорировал он мой отказ. – Открыла?
– Да.
– Что там?
– Гравий и грязь.
– Цыпа, – он точно улыбнулся в трубку, – выходи на землю, дам тебе горошка.
– Петушок из той сказки плохо кончил, – пропищала я.
– Петушка спас кот.
Через несколько секунд я стояла под проливным дождём, обхватив себя руками, а ещё через минуту увидела свет фар, шум тормозов, гулкий удар по крышке багажника Гетца, отчего маленький таракан, стоявший поперёк дороги, покачнулся, поехал вниз по крутой насыпи, смешавшейся с грязью, потёками воды и щебня.
Потом всё смешалось в странную, сюрреалистичную картину. Мужики из врезавшейся в Гетца Газели, их крики, прыгающий свет фонарика. Появившийся, как джин из бутылки, Голованов, который тут же затащил меня во внедорожник и включил печку.
Разговор по телефону между Глебом и Колей, который я слушала опосредованно. Странная, звенящая тишина вокруг, когда даже дождь перестал лить, а потом раздался удар грома такой чудовищной силы, что здоровенная машина подпрыгнула на месте. И ливень, обрушившийся сплошной стеной.
– Валим, – быстро проговорил Глеб, хлопая дверью автомобиля.
Я вцепилась в ремень безопасности, поняв, что до этого мгновения на самом деле не было ни страшно, ни опасно…
* дресс-код Black Tie – «Чёрный галстук», официальный, торжественный, тем не менее, простой дресс-код. Стиль свадеб, праздничных приёмов или театральных премьер.
** бальная книжка – использовался, как блокнот для записи имён партнёров, которым дама обещала тот или иной танец во время бала.
Глава 20
Крупная дрожь пробегала по телу, зуб не попадал на зуб, взгляд сосредоточенно смотрел вперед, где свет фар разрезал перед капотом непроглядную темень ночи. Струи дождя, как из пожарного брандспойта, с остервенением лупили по кузову внедорожника и лобовому стеклу. Спину колол холод, растекался по всему телу, заставляя рвано дышать, а сердце – колотиться, как расшатанный двигатель.
Глеб на секунду перевёл взгляд на собственные руки, державшие руль. Костяшки пальцев побелели от напряжения. Покосился на пассажирское сидение, скрипнул раздраженно зубами. Злость мгновенно разлилась по венам, как чернила каракатицы в прозрачной морской воде.
В последний месяц жизнь Глеба превратилась в экстремальный аттракцион с отсутствующей системой безопасности. Он не просто потерял покой, сон, аппетит – это ерунда по сравнению с мегатоннами потерянных нервов, – похоже, он безвозвратно терял собственную благоустроенную, спокойную жизнь.
