– Я люблю тебя, – закрыв глаза, прошептала я, водя пальцами по испарине на спине Глеба.
– Тебе нужно сходить помочиться, – услышала в ответ. – В результате повреждения девственной плевы возможно занесение в мочеполовую систему патогенных бактерий. Мочеиспускание – не панацея, но всё же снижает вероятность посткоитального цистита.
У меня разбилось сердце на миллиарды режущих осколков, они побежали по крови, разрезая вены. Всепоглощающая адская боль обрушилась на меня, терзая от кончиков ногтей на руках и ногах до живота, в который словно пнули кирзовым сапогом сорок восьмого размера.
Я встала, как робот, нашла туалет, сделала то, что велено. Вернулась, машинально оделась – под взглядом молчавшего Глеба. Застегнула пуговицу на шортах, одёрнула футболку и пошла к двери, разглядывая рисунок паркета – обычную доисторическую ёлочку.
– Зачем? – услышала я глухой голос Глеба за своей спиной.
– А ты зачем? – развернулась я к нему, посмотрела прямо. – Зачем?
– Я пьян, Цыпа. До сих пор пьян. Решил, что ты – Лия... – От имени «Лия», сорвавшегося с губ Глеба, захотелось умереть. – Когда я понял, что это ты – стало поздно.
Промолчала, а что я могла ответить? Действительно, стало поздно. Я считала, что моя девственность станет аргументом для Глеба. Он поймёт, наконец, что он – моя судьба, а я – его. Это же так просто. Проще простого! Ведь понял папа, что мама его судьба. Узнал Коля, что Нюта – его женщина. Почему же Глеб не понимает, что я – его?!
Я могла потерять злосчастную девственность миллион раз за последний год. С Русланом, с кем-нибудь другим. С любым из местных, приезжих, кто дарил цветы, приглашал в рестораны, куда я никогда не ходила. Провожал домой, встречал, караулил, проявлял знаки внимания, настойчивость, объяснялся в любви.
Я решила, что моя невинность достанется Глебу, поверила самообману, что плева может сыграть решающую роль. И что я получила взамен? Услышала: «Мочеиспускание снижает вероятность посткоитального цистита»?!
– Не ври! – крикнула я. – Ты узнал меня. Узнал!
– Не узнал, – на повышенных тонах ответил Глеб. – Твою мать, Ира, о чём ты думала? Даже если бы узнал, что я должен был подумать? Ты пришла среди ночи в постель к женатому мужику! Как я мог догадаться, что именно о мой орган ты решила... У девушек на лбу не написано, невинны они или нет, тем более, у такой, как ты. Ты должна была предупредить! Дьявол, ты вообще не должна была приходить!
– Ты… ты… ты! – У меня закончились аргументы, всё, что я могла – позорно реветь.
– Я не узнал тебя, Цыпа. – Глеб опустил голову, схватившись обеими руками за виски. – Не думал, что…
– Ну и женись на своей кобыле, раз выбрал её! – только и смогла я крикнуть, прежде чем хлопнуть дверью.
На кухне я нашла клочок бумажного листа, оставила записку, что он ещё пожалеет, обязательно пожалеет, что выбрал её, а не меня. Спустя семь лет я стояла в той же пустынной кухне и понимала, что время не лечит, а Голованов Глеб по-прежнему выбирает Лию.
Глава 22
Переживай, не переживай, на улицу выходить было нужно. Найти хозяина дома, выяснить, сколько сейчас времени. Узнать, что с машиной отца, возможно ли что-то сделать. Я понятия не имела, в каком состоянии остался Гетц, получится его спасти или нет. Подлежит ли он ремонту, сколько этот ремонт может стоить.
Денег на новую машину у меня не было, но я могла взять кредит на ремонт старой или покупку подержанной. Скромному бизнесу Цыплаковых ни в коем случае нельзя оставаться без автомобиля, даже на пару дней.
В самом крайнем случае, думала я, можно переехать на несколько лет к родителям, квартиру же в Иркутске сдавать для погашения долга. От одной мысли, что придётся жить на побережье, недалеко от счастливо женатого Голованова, становилось дурно, но оставить родителей без помощи я не имела права. Сама накуролесила – самой и исправлять.
Вышла на крыльцо, огляделась. Почти заброшенный двор, неухоженный газон с пожухшими островками сорняков. Сквозь серую, покорёженную тротуарную плитку пробивалась трава. Неуютно, но в то же время ничего лишнего – просто дом, в котором давно не живут.
Глеба не было видно, я обошла строение и оказалась на заднем дворе, там картина была более обжитая, приятная глазу. Шуршали автоматические оросители, поливая сочную зелёную растительность. Небольшой островок цветной плитки у высокого крыльца веранды, навес, увитый плющом. С декоративной арки из арматуры свисали грозди плетистой розы, издающий тонкий аромат. Стол и стулья из ротанга. Голованов, собственной персоной, сидящий ко мне спиной.
Но не бесхитростный садовый дизайн, оставшийся здесь, я уверена, с конца двадцатого века, привлёк моё внимание. Не широкие мужские плечи, с небрежно накинутой лёгкой рубашкой, не яркие лучи солнца, падающие на макушку Глеба, отчего шевелюра становилась почти рыжей, и светлые волоски на руках отливали золотом. А самая обычная бельевая верёвка, протянутая от столба навеса к арке с ремонтантной розой.
На верёвке, прицепленной на обычные, пластиковые прищепки, висела вся моя одежда, от блузки до… трусов. Белое кружево с кокетливым бантиком спереди болталось в тени навеса, как поднятый белый флаг моего поражения.
Я обогнула Глеба, быстро подошла к верёвке, не веря глазам. Постирано? Мои вещи сушились после стирки? После вчерашнего ливня, грязевых потоков, по которым пришлось топтаться, я решила, что с ними стоит попрощаться, а они висели себе – расправленные и сухие, колыхаясь на лёгком ветру. Дотронулась я почему-то до трусов, словно не верила, что это не галлюцинация.
– Я не знал, на какой режим можно ставить, поэтому постирал руками, – услышала я голос сзади.
Постирал? Постирал руками?
– Ты постирал мои трусы? – Я резко повернулась, посмотрела на Глеба, не веря ни ему, ни себе, ни своим глазам, ни ушам.
Господи… абсурд какой-то. Я отлично знала, что у мужчин, помимо первичного полового признака, имелись так же две руки, две ноги, голова. Любая особь мужского пола могла постирать что угодно, даже мои трусы, но не Голованов же.
– Те, которые ты спрятала под наматрасником, кстати, тоже, – ответил он, смерив меня странным взглядом.
– Трусы? – повторила я.
– Не вижу проблемы, – пожал плечами Глеб и нагло подмигнул: – Не чужие люди.
– Откуда ты знаешь, что я забыла в твоей кровати трусы?
– Это моя кровать, Цыпа! – Он раскинул руки, демонстрируя широкий размах.
Даже сидя, Голованов казался огромным, по сравнению с ним, я – Простак, гном из Диснеевского мультфильма «Белоснежка и семь гномов». Свисающие рукава и тянущийся по земле подол абайи красноречиво дополняли образ.
– Лия нашла? – засияла я, позабыв собственное удивление от того, что Голованов позаботился, в чём мне возвращаться домой.
