– Так, значит, и тебе приснились клыкастые тролли?
– Это был не сон. Посмотри на наши ноги. И они говорили стихами. А их предводитель брызгал слюной, когда говорил. Я хотел попробовать их шоколад, но ты вытащила его у меня изо рта. Тогда они обиделись и выхватили шоколадные кинжалы. Больше я ничего не помню, – вздохнул Мориц. – Это было невероятно! Бесконечный тёмно-синий коридор, зелёный ковёр, мягкий, словно облако. А ещё там были белые двери и золотые стрелки, которые двигались по стене, словно красные буквы на табло в витрине обувного магазина Полинга.
Всё, что он описал, точь-в-точь совпадало с тем, что видела я.
– А ты помнишь голос из приёмника? – спросил Мориц. – Он был похож на голос фрау Волькенштайн.
Я кивнула.
– Может, мы ещё его услышим?
Неплохая идея. Я подошла к своей кровати, чтобы взять радиоприёмник, и подняла подушку. Но под ней оказалось пусто. Я сбросила одеяло на пол. Приёмника на постели не было. Я отодвинула кровать. Может, он завалился в щель между стеной и матрасом? Нет. Радиоприёмник исчез. Я почувствовала, что меня охватывает паника. Мы с Морицем плюхнулись на пол и принялись вертеть головами во все стороны. Никаких следов.
У меня навернулись слёзы. Мориц взял меня за руку.
– Мы его потеряли, – прошептал он. – Наш приёмник остался в Бедокурии.
Радиоприёмник
В коридоре послышались шаркающие шаги фрау Волькенштайн. Мы вскочили. Короткий стук в дверь, и вот она уже стоит в нашей комнате. На этот раз на ней была яично-жёлтая вязаная кофта – такая пушистая, словно из пуха цыплят, которых Себастиан Шнемилх держит в ящике под лампой у себя на кухне.
– Доброе утро, дети.
– Доброе утро, фрау Волькенштайн, – хором отозвались мы с Морицем.
Фрау Волькенштайн с шумом подняла шторы.
В комнату ворвалось солнце.
В его сверкающих лучах я не могла разглядеть, какого цвета на этот раз у неё глаза.
– Поторопитесь, – сказала фрау Волькенштайн. – Какао скоро остынет.
Она вышла и совершенно бесшумно закрыла за собой дверь.
У меня возникло дурное предчувствие: похоже, этот день не сулит нам ничего хорошего, сколько бы чашек шоколада ни ждало нас на кухне. Радиоприёмник пропал, а с ним и единственный способ связаться с папой.
– Камень или перо? – спросил Мориц.
– Камень, – ответила я.
Мориц кивнул.
Раньше папа каждое утро играл с нами в «камень-или-перо». Пока мама пила на ходу кофе, чтобы поскорее бежать в больницу, мы с папой усаживались за кухонный стол и не спеша завтракали. От папы пахло ночным дежурством, кофе, сахаром и табаком.
– Ну, везунчики, что вам предстоит сегодня?
Состроив рожу, он взмахивал рукой и доставал у меня из-за уха перо.
– Ох, Мерле, как ты могла спать с пером за ухом? Неужели тебе не было щекотно?
Мориц прыскал со смеху.
– Погоди, Мориц Нойман. Теперь твой черёд.
Папа быстро проводил ладонью по волосам Морица, и – глядь! – в его руке оказывался гладкий чёрный камешек.
– Ого, мой сынок растит камни у себя на затылке! Как же ты выучишь таблицу умножения, если у тебя камень в голове?
Папа клал камень рядом с пером на кухонный стол.
– А теперь, дорогие мои, решайте, каким будет этот день. Камень или перо?
Тут уж мы долго не раздумывали: в ту пору все дни были лёгкими, словно пёрышки, а радость была похожа на бабочку павлиний глаз. Она садилась нам на плечи и не улетала.
В кухне пахло шоколадом и ванилью. На наши тарелки фрау Волькенштайн положила два маленьких сине-зелёных пёрышка.
– Что это ещё? – удивился Мориц.
– Перья зимородка, – ответила фрау Волькенштайн. – Они очень редкие и поэтому самые действенные. От всего помогают.
– От чего? – спросил Мориц.
– От многого. Спрячьте хорошенько да не потеряйте!
Фрау Волькенштайн кряхтя уселась на папин стул. Теперь окно было у неё за спиной. Она казалась чёрной тенью, и её силуэт был очень похож на папин.
Но Мориц, кажется, этого не замечал. Он внимательно разглядывал своё сине-зелёное пёрышко.
– И всё-таки – от чего именно оно помогает?
– Например, если потеряешь радиоприёмник или если выдастся денёк, тяжёлый, словно камень, – сказала фрау Волькенштайн.
Но произнесла она это не своим голосом, а папиным. Я просто ушам своим не поверила!
– Мне ведь не надо объяснять тебе, Мерле, как это бывает, когда день, словно камень?
Разинув рот, я смотрела на тёмный силуэт передо мной. Секундная стрелка кухонных часов на миг застыла. Время остановилось.
Перья и комариные укусы
Я услышала звяканье маминых ключей, и секундная стрелка тут же скакнула вперёд. Солнце закрыла туча. Фрау Волькенштайн снова стала сама собой. Теперь я смогла рассмотреть цвет её глаз. Они были зелёные. Самые обыкновенные.
Я торопливо сунула перо зимородка в карман куртки. Не знаю как, но я догадалась: мама не должна видеть перья. Так они стали первым общим секретом – нашим и фрау Волькенштайн.
Мама вошла в кухню, мы бросились к ней.
– Тише, тише, – улыбнулась мама. – Меня всего-то одну ночь не было, мои дорогие.
Она обняла нас и погладила по спине, а мы уткнулись носами в её футболку, вдыхая мамин запах.
– Доброе утро, фрау Волькенштайн, – сказала мама, отстраняя нас. – Никаких происшествий?
Мы с Морицем переглянулись.
– Всё было просто замечательно, – ответила фрау Волькенштайн. – Детям нужен крепкий сон, иначе они потом весь день будут клевать носом. А теперь им, кажется, пора поторопиться в школу. Самое время, верно?
Она протянула нам коробки с бутербродами. Мы послушно их взяли и так вежливо попрощались, что мама в изумлении вскинула брови. Мы были уже на пороге кухни, когда мамин крик заставил нас остановиться.
– Господи! На что похожи ваши ноги! Какой ужас! Как это вас угораздило?
Фрау Волькенштайн нацепила очки в золотой оправе и подалась вперёд, чтобы получше разглядеть красные точки у нас на ногах.
– Комариные укусы, – сказала она. – Наверняка. Хотя должна признать: в таком количестве я их редко встречала. Такое случается с теми, у кого особенно сладкая кровь. Если спать с открытым окном. – Она открыла свою большую сумку и принялась в ней рыться. – Минуточку.
