Следующим домом была длинная панельная хрущевка на улице, названной в честь 700-летия со дня основания города. Еще до того как оказаться у нужных дверей, я понял, что пришел по адресу. Подтверждением тому был пожилой мужчина с мусорным ведром, с которым я столкнулся в подъезде, возле почтовых ящиков. Сухо поздоровавшись со мной и придержав за предплечье, он по-стариковски принялся меня отчитывать за наплевательское отношение к остальным жителям дома. Моя вина состояла в том, что, прежде чем надолго уехать, я бросил на газоне перед домом свой автомобиль. Теперь вот хулиганы ему колеса прокололи, а работники ЖЭКа не смогли спилить старую высокую иву, потому что под ней как раз стоит злополучная машина. И если спущенные колеса — это только моя проблема, то угрожавшее безопасности жителей трухлявое дерево, которое в любой момент могло рухнуть им на головы, — проблема всех. Жители, дескать, несколько раз обращались в ЖЭК с просьбой спилить иву, и вот, когда рабочие наконец соизволили явиться, им помешал поставленный поддеревом автомобиль.
Извинившись, я заверил старпера, что лично займусь ликвидацией дерева, и поднялся на второй этаж к квартире под номером двадцать два. Нажимать на кнопку звонка для страховки после всего услышанного смысла не было. Замок щелкнул, двери бесшумно отворились, и в нос ударил застоявшийся запах. Я шагнул внутрь и, не заостряя внимания на мелочах, проверил все помещения: комнату, кухню и совмещенный санузел. В квартире никого, кроме меня, не было. Открыв настежь балконную дверь, чтобы впустить свежий воздух, я принялся за более обстоятельный осмотр единственной жилой комнаты. Разложенный диван с неубранной постелью, небольшой стол, два расшатанных стула, на спинках которых висело по рубашке — светло-серой и кремовой, маленький телевизор «АКАI». Одну из стен украшала картонка с репродукцией картины Сальвадора Дали «Полет шмеля вокруг граната за пять секунд до пробуждения». Бросалось в глаза отсутствие платяного шкафа. По всей видимости, его функции выполняла черная дорожная сумка, стоявшая на полу перед диваном. То, что все вещи, кроме указанных рубашек и обнаруженной позже зубной щетки в ванной комнате, были сложены, свидетельствовало о том, что живущий здесь человек был готов в любой момент покинуть место дислокации с минимальными затратами на сборы.
Я переместился в кухню. Несколько упаковок из-под вермишели быстрого приготовления, засохшие колбасные шкурки и две пустые смятые банки из-под пива «Славутич-премиум» в мусорном пакете, немытые тарелка и ложка в раковине служили дополнительным подтверждением, что в квартире обитал холостой мужчина, не любивший загружать себя кулинарными заботами. Холодильник «Атлант» хранил в своем чреве полбанки вишневого джема, кусок копченой колбасы, ржавый селедочный хвост на треснутом блюдце и початую бутылку виски «J&B». Стало быть, заграничные турне, о которых упоминал Сёдж, сказались на том, что я предпочитал иноземные горячительные напитки.
Ни к чему не притрагиваясь, я закрыл холодильник и вернулся в комнату к самому интересному и поэтому оставленному напоследок — сумке, содержимое которой я тут же вывалил на диван.
Перед моим взором оказались еще одни джинсы «Levi's», в точности такие же, которые были на мне, две смены белья, пара носков, пара белых футболок, черный свитер. Но самым главным был паспорт. Паспорт гражданина Украины с моей фотографией. Да, я действительно был Максимом Владимировичем Красиловым, родившимся в декабре 1970 года. Еще я обнаружил документы на пылившийся под окнами «мустанг», который так помешал аборигенам, и водительские права. Тут же были и деньги в разной валюте; по приблизительным подсчетам я имел на руках около двух с половиной тысяч долларов. Кроме того, я увидел несколько электронных кредиток «УкрСиббанка» и банка «Аваль».
На самом дне, в целлофановом файле, лежали бумаги и фотографии. На фотографиях были запечатлены двое мужчин, снятых при различных обстоятельствах, в основном в ресторациях, при входе и выходе из зданий, при посадке в транспортные средства и высадке из них. Бумаги содержали отпечатанный на принтере текст, быть может, комментарии к снимкам, читать который у меня в тот момент не было желания. Скажу лишь то, что среди вороха фотокарточек я заметил одну, отличающуюся от других. Снимок был групповым. На фоне экзотического дерева стояли симпатичная женщина с короткими волосами, маленькая белобрысая девочка в салатовом сарафанчике и я, улыбающийся, в пляжной рубахе навыпуск и шортах-бермудах. На обороте красивым почерком было написано: «Ла-Валетта. Август 2004».
Рассматривая снимок, я сделал поразительное и неожиданное открытие, заключавшееся в том, что меня почти не интересовали эти люди. Может, так всегда бывает с теми, кто теряет память, а может, я по жизни был человеком черствым, но теперь я испытывал к ним едва ли не равнодушие. Для меня это были обычные люди, о которых я ничего не знал. Казалось, из субтропического рая на меня смотрели совершенно чужие лица. А я сам, если хорошенько вдуматься? Разве это я был на снимке? Пожалуй, что уже не я. Какой-то чужой мужик, только очень на меня похожий, которого тоже звали Макс Красилов. Мертвый человек, некогда живший в моем теле, и только. Это его семья погибла при взрыве автомашины, а он сам утонул в реке. Какое отношение он имел ко мне? Я поселился в теле этого человека, равнодушный ко всем его прошлым раскладам.
— Извините, — сказал я людям на карточке то, что недавно говорил мертвому Сёджу, — но это не моя война. Уже не моя. Меня нет. Я умер.
Сразу стало легче. Решение было принято, и я знал, что буду делать дальше. Я уеду. Куда угодно, лишь бы не оставаться здесь. Документы у меня были. Деньги на первое время тоже.
Я сложил снимки и бумаги обратно в файл и зашвырнул его на дно сумки.
Вроде бы все. Никому ничего я теперь не должен. Что-то не так? Ага, машина. Посмотреть, что там с колесами, и оттарабанить ее на автостоянку. Чтобы глаза не мозолила.
За окном уже начинало темнеть. Захватив найденные в той же сумке ключи, я спустился во двор и скептически оглядел свое движимое имущество. Детище Ли Якокки, некогда поставившее на уши всю автомобильную Америку, выглядело старым и жалким. Должно быть, «мустанг» был ввезен из-за границы еще во времена перестройки. Во всяком случае сейчас на него уже никто бы не позарился. Кстати, дедок с мусорным ведром ошибся, употребив слово «колеса», — спущенным оказалось всего одно колесо, заменить которое оказалось проще простого. Запаска и все необходимое для этого имелось. Я устранил неисправность и, складывая инструменты в багажник, обратил внимание на лежащую там сумку, не такую, как в квартире, а поменьше. «Наверное, еще что-нибудь из вещей», — решил я, открывая молнию. «Опаньки! — воскликнул я про себя, когда заглянул внутрь. — Только этого мне и не хватало!»
В сумке в самом деле лежали вещи, но весьма специфического свойства. От всех остальных вещей они отличались тем, что совсем не годились для повседневного пользования среднестатистическими гражданами. Зато, если бы я, скажем, захотел угнать самолет куда-нибудь в Тегусигальпу
[3], мне не пришлось бы ломать голову над материально-техническим обеспечением проекта, ибо все необходимое находилось сейчас передо мной. Не сумка, а мечта начинающего террориста. Три единицы стрелкового оружия: автомат Калашникова со складывающимся прикладом, пистолет-пулемет «Стечкин», малогабаритный «ПСМ», несколько гранат с отдельно лежащими, завернутыми в промасленную бумагу взрывателями, кусок чего-то твердого в газете, скорее всего, тротила, куча патронов, еще какая-то взрывающаяся хрень — словом, было отчего почесать в затылке, тем более что угонять самолеты я не собирался. Все, чего я хотел, так это взять билет на поезд или, еще лучше, на рейсовый автобус и тихо исчезнуть из города. Навсегда. Поэтому восторга по поводу неожиданно свалившегося на голову наследства я не испытал.
