В тот вечер мне не повезло — Принцесса не появилась ни в шесть часов вечера, ни в семь, ни в половине десятого. В десять я решил сдаться. Может, в тот день она вообще никуда не ходила и весь день просидела дома. «Глупо все это, — подумал я. — Лучше будет, если завтра я вернусь сюда с самого утра. По крайней мере, так у меня будет больше шансов узнать, чем она занимается. Девушка отправится на работу, а я пойду за ней. Сейчас же пора домой».
Маршрутки в этом районе в поздний час ходили редко, и я решил пройтись в самый конец улицы, где вероятность поймать какой-нибудь транспорт была больше. Не успел я сделать несколько шагов, как был остановлен сердитым окриком:
— Стой!
Окрик исходил из сине-серого «уазика» с надписью «ДПС» на борту. Обе боковые двери были открыты, менты сидели внутри. Объяснений по поводу своего «стой» они, похоже, давать не собирались, и я решил отправиться дальше, но тут опять прозвучало грозное:
— Стоять, сказано!
Не обращая внимания, я шел дальше. «Уазик» затарахтел двигателем, развернулся, догнал меня, преградив дорогу. Из дверей высунулась самодовольная круглая морда мента. Всего их в машине было трое.
— Кажется, был приказ стоять!
— Кажется, мы с вами на брудершафт не пили.
— Инспектор патрульной службы старший лейтенант Онуфрийчук, — криво улыбнувшись, все-таки представился он. — Документы предъявите, пожалуйста.
— А в чем, собственно, дело?
— Ни в чем, просто проверка документов.
— Я что-нибудь натворил?
— Разберемся. Куда вы идете?
— Просто гуляю. А что, это запрещено?
— Умный, да? Вы в курсе, что мы можем задержать вас до выяснения?
Я был в курсе. Как и в курсе того, что, когда мент злой, с ним лучше не связываться. Поэтому я протянул ему паспорт.
— Вот так бы сразу, Красилов Максим Владимирович, — усмехнулся Онуфрийчук, довольный моим моральным поражением. — А то больно грамотные… замечания делать. Только куда ваша грамотность девается, когда с вами что-то случается и вы к нам бежите: «Милиция, помогите».
Инспектор закрыл паспорт и протянул мне:
— Можете идти. Желательно домой. Время позднее, хулиганья на улицах полно.
— Постой, — с заднего сиденья вдруг подал голос его напарник. — Как ты сказал, Красилов Максим? Так на него же ориентировка есть!
Я и опомниться не успел, как из машины на меня уставился автоматный ствол.
— А ну, стоять на месте! Руки на капот, живо!
Пока Онуфрийчук держал меня на прицеле, его напарники, тяжело сопя, как два бурундука в брачный период, обшарили мои карманы и надели на запястья наручники.
— Значит, Красилов Максим Владимирович? — переспросил старший лейтенант.
— Ну.
— Семидесятого года рождения?
— Да. Что, неясно написано? Может, все-таки объясните, что за цирк здесь происходит? — потребовал я.
— Цирк в том, что Максим Красилов давным-давно сыграл в ящик, — охотно пояснил старший лейтенант и приказал: — Петров, сажай этого клоуна в машину!
Меня затолкали в «уазик».
— Куда его? — спросил водитель. — В КПЗ на Чекистов, 72?
— Сейчас выясним.
Онуфрийчук связался по рации с дежурным.
— Задержан человек с паспортом Красилова Максима Владимировича… Что? Нет, не на машине… На ногах, на чем… Ну как, шел по улице, мы остановили, попросили предъявить паспорт. Посмотрели — все, как в ориентировке. Только без автомобиля. Так мне что, его отпустить, если он пешком? Ладно, понял… Все. Отбой. — Старлей посмотрел на часы. Поморщился. Стал рассуждать вслух, ни к кому конкретно не обращаясь: — Смена скоро кончается. Пока доедем, пока оформим… Футбол пропустим. Сегодня наши с турками играют… У нас какое ближайшее отделение? Седьмое, кажется?
— Седьмое, — подтвердил водитель.
— Повезем туда. Сдадим дежурному. Те, кто им интересуется, пусть его и забирают. Поехали!
— А кто мной интересуется? — спросил я, не сдержавшись.
— Завтра узнаешь. Петров, если он еще будет задавать вопросы, огрей его дубинкой!
— Есть огреть дубинкой! — радостно откликнулся сержант.
Мне сразу же расхотелось разговаривать. Случись со мной подобная история где-нибудь на гнилом Западе, я бы уже давным-давно сам прибежал к властям за помощью и защитой. Но я был не на Западе. Я жил в государстве, где бывшие некогда популярными бренды, как дядя Степа, участковый Анискин и майор Пронин, безнадежно устарели и вызывали умиление только у живущих вчерашним днем неудачников. В государстве, где ночь, проведенная в милиции, могла любому человеку выйти боком.
— Фамилия, имя, отчество?.. Год рождения?.. Где живешь? — спрашивал дежурный мент, чтобы определить меня в вверенный ему «обезьянник».
После каждого вопроса я только пожимал плечами, поскольку ответить честно не мог при всем своем желании. Объяснять же что-либо было бесполезно. Да и не хотелось.
— Я тебя в последний раз спрашиваю: фамилия, год рождения, адрес! — повышал голос дежурный.
— Робинзон Крузо. Год рождения не помню. Адрес: Северный полюс, второй поворот направо, вход со двора, звонить четыре раза. С лыжами просьба не входить, снимать на улице.
— Под дурака косишь? Ты это брось!
— Оставь его в покое, — вмешался доставивший меня пэпээсник. — Закрой мужика, а завтра его от вас заберут.
IX
Когда за мной захлопнулись железные двери камеры, у меня возникло ощущение, будто я опять нахожусь накануне нового жизненного поворота. В который уже раз за свою недолгую жизнь. Чувство, охватившее меня, было угнетающим. Нечто похожее, должно быть, чувствовали китайцы, придумавшие проклятие, которое теперь используют для самых пакостных своих врагов. «А чтоб тебе жить в эпоху перемен!» — говорят они, а уж страшнее этого, по их мнению, ничего не может быть. Перемены происходили и со мной, но что меня ожидает за очередным поворотом, я не знал и на всякий случай решил хорошего не ждать.
Растерев запястья, на которых остались следы от наручников, я огляделся. Помещение, куда меня поместили, собственно камерой трудно было назвать. Скорее, это была ниша, примерно два на полтора метра, без окна. Свет давала лампа дежурного освещения. Кое-где можно было разобрать накарябанные на стене надписи, большинство из которых были просто автографами со словами из серии «Здесь был…», «Здесь зависал…», «Здесь парился…». В некоторых граффити в поэтической форме высказывалась надежда на лучшее будущее пополам с отчаянием.
Чего стоил, например, такой шедевр:
Мы с приятелем ху…ми
Выбивали косяки.
Неужели, мля, посадят
За такие пустяки?!
Особняком стояло четверостишие, видимо, оставленное заезжим гастролером из ближнего зарубежья:
