Признаться, меня немного озадачил и расстроил тот факт, что я нахожусь в месте, называемом в просторечье «дуркой», и на всякий случай, дабы избежать дальнейших недоразумений, уточнил:
— Мы что, все трое — психи?
Мой вопрос вызвал у соседей взрыв гомерического хохота.
— Сам ты псих, — отсмеявшись, сказал «инвалид» Вахтанг.
Коваль же со свойственной ему обстоятельностью принялся объяснять, что вовсе не обязательно быть психом, чтобы оказаться в психиатрической больнице, что снаружи, на улицах города, если вдуматься, настоящих психов в процентном соотношении гораздо больше, чем во всех психбольницах, вместе взятых. Вахтанг, вопреки обыкновению, спорить не стал. Наоборот, он даже подкрепил тезис Коваля ссылкой на конкретный пример, в связи с чем нам пришлось выслушать целый рассказ про двоюродного дядю Вахтанга, который был совсем «ку-ку» по жизни, но никто его не рядил в сумасшедшие.
Именно после этого разговора нетактичный Вахтанг и стал называть меня Психом. Я не обижался. Как-никак, а настоящего имени я все равно не знал, а слово «псих», если вдуматься, звучало совсем не хуже, чем «пациент» или «потерпевший».
В день неудавшегося сеанса гипноза я в первый раз отважился обстоятельно рассмотреть себя в большом трюмо, стоявшем в общем холле, рядом с тумбочкой, на которой доживал свой век пещерный ламповый «Горизонт».
Объективному восприятию сильно мешала отросшая щетина или даже уже не щетина, а короткая борода, но кое-что разглядеть удалось. Лицо свое я нашел не очень красивым, а возраст определил где-то между тридцатью и сорока годами. Все зависело от того, насколько хорошо или плохо я сохранился. Решив при первом же удобном случае выпросить у Коваля ножницы и бритву, я сбросил с себя куртку больничной пижамы.
В отличие от лица, тело мне скорее понравилось. Я бы не стал утверждать, что как-то особенно силен, но мои мышцы свидетельствовали об определенной степени былой ловкости. В надежде отыскать хоть какую-то примету, за которую можно было бы зацепиться, я несколько раз покрутился вокруг своей оси, но ничего не высмотрел. Хоть бы татуировка какая-то из серии «Вася + Люся = любовь до гроба» или «Дембель-1990. Солнечный город Петропавловск-Камчатский». Но нет — абсолютный ноль.
Приход Бражко, капитана милиции с морщинистыми подглазьями, не дал моим изысканиям перед зеркалом развиться до степени нарциссизма. Для разговора мы вернулись в палату, потому что от долгого кривляния перед зеркалом у меня закружилась голова и стало мутить. Я занял свое привычное место в постели, а Бражко, присев рядом и положив на колени папку, которая послужила ему письменным столом, начал задавать вопросы. Помню ли я свои имя и фамилию? Помню ли, как оказался там, где меня нашли? Помню ли я, черт возьми, хоть что-нибудь?..
Записав в качестве ответов исчерпывающие «нет», Бражко сообщил, что с заявлениями по поводу пропажи человека с моими приметами никто в милицию не обращался. Вторая новость заключалась в том, что в розыске по подозрению в совершении противоправных деяний я не фигурировал, а отпечатки моих пальцев в милицейской картотеке отсутствовали. Последнее Бражко считал положительным моментом. Я же, со своей стороны, предпочел бы в картотеке быть — по крайней мере тогда бы было точно известно, кто я такой.
Благодаря Бражко я выяснил некоторые подробности своего «рождения». Оказывается, меня нашли два рыбака рано утром шестнадцатого мая на берегу реки. Верхняя часть моего тела лежала на суше, в то время как ноги полоскались в воде. Судя по тому, что мокрым я был весь, злоумышленник или злоумышленники, оглушив меня ударом по затылку, сбросили в реку. Однако, прежде чем окончательно потерять сознание, я каким-то чудом выбрался на берег.
— Что вы сами-то думаете, Семен Терентьевич, обо всем этом? — спросил я, уставившись на своего гостя.
Бражко убрал в папку письменные принадлежности и замер. У него был такой вид, будто он задумался над этим впервые, а напряженный мысленный процесс приносил ему определенные физические неудобства. Мне, признаться, стало жалко этого человека. Может, потому что я интуитивно отнес его к категории хотя и недалеких, но все же порядочных людей, не хватающих звезд с неба.
— Ну как… — не очень убедительно произнес капитан. — Вы — жертва неизвестных грабителей… Пока версия такая.
«Такая» версия мне не понравилась. Даже пока. Но причина была совсем не в сомневающемся Семене Терентьевиче. Я не верил, что вот так просто, без борьбы дал бы отправить себя в нокаут. Следов же борьбы на моем теле не было. Только один сильный удар по затылку.
— Вы позволите сфотографировать вас? Если мы опубликуем ваш снимок в средствах массовой информации, то, возможно, вас кто-то узнает, — сказал капитан.
Бражко поднялся и вынул из кармана кителя китайскую фотокамеру-мыльницу со встроенной вспышкой. Я поднялся, безропотно встал к противоположной от окна стене, где было самое лучшее освещение, и принял позу человека, претендующего на замещение вакантной должности в агентстве фотомоделей.
Визит капитана послужил толчком для новой темы в нашей палате — моей предполагаемой профессиональной принадлежности. Коваль был уверен, что раз нельзя никак узнать имя человека, то можно попробовать определить, чем тот занимался по жизни. С видом знатока он взял мою правую руку и внимательно ее рассмотрел со всех сторон. Вахтанг молча подошел и встал рядом.
— Вы не музыкант, — заявил Коваль.
Вахтанг согласно засопел.
Потом стали сравнивать мою руку с руками Коваля и Вахтанга. С Ковалем не обнаружилось ничего общего, а потому можно было утверждать, что я, во-первых, не биолог, во-вторых, не строитель загородных коттеджей. Гораздо больше сходства было с руками Вахтанга. Возможно, это объяснялось тем, что я тоже некогда «дэлал дэнги». Пока я размышлял на эту тему, самого Вахтанга вдруг осенило.
— Слушай, Псих, я знаю, кто ты! — воскликнул он.
— Кто? — в один голос спросили мы с Ковалем.
— Ты — военный.
— Почему военный?
— А у тебя спина такая прямая… Как бы это сказать…
— Выправка?
— Ага, выправка. И взгляд глупый.
Хорошая заявка! Обидеться, однако, я не успел — Коваль заступился за меня раньше.
— Во-первых, не глупый, а потерянный, — веско произнес бывший биолог. — Во-вторых, есть отчего. Помнишь, Вахтанг, ты сам рассказывал, как с бодуна проснулся и увидел в своей постели двух незнакомых баб? Интересно, какой у тебя самого тогда взгляд был?
Вахтанг хитро улыбнулся, но ничего не ответил.
— А ты сам подумай, — обратился ко мне Коваль. — К какому виду деятельности у тебя душа лежит?
— Я уже думал, — признался я. — Душа моя не лежит ни к чему. Либо ваш метод неправильный, либо в прошлой жизни я был законченным тунеядцем.
— Народный депутат, что ли?
— Да нет. Сказано же, мои отпечатки пальцев в картотеке уголовного розыска отсутствуют.
