– Алькмунд, – откликнулся еще один голос, – говорил, хороша. Не стара, но и не слишком мала.
– Не трибада ли снова?
– Это уж я не…
Говорящий осекся на полуслове, а может, я просто перестал обращать внимание на разговор. Впереди, за деревьями замерцали проблески света.
Еще несколько шагов – и я, разглядев меж могучих стволов факелы, услышал множество голосов. Кто-то велел нам остановиться, и армигер, выйдя вперед, негромко назвал пароль.
Вскоре меня усадили на слой палых листьев, между Ионой справа и невысоким креслом резного дерева слева. По правую руку от Ионы занял место сопровождавший нас армигер, а остальные (как будто только и ждали нашего появления) уселись вокруг дымчато-оранжевого фонаря, свисавшего с ветвей ближайшего дерева.
К «ужину» собралось не более трети от тех, кто присутствовал на аудиенции у трона посреди поляны, но, судя по платью и вооружению, большинство их принадлежало к высшему кругу, а прочие, по-видимому, были лучшими, отборными воинами. На каждую женщину приходилось по четверо, а то и пятеро мужчин, однако женщины выглядели не менее воинственно и с еще большим нетерпением ждали начала пиршества.
Спустя некоторое время из мрака величественно выступил Водал. Собравшиеся дружно поднялись на ноги. Пройдя через круг, Водал опустился в резное кресло, стоявшее рядом со мной, и все вновь расселись по местам.
Сразу же после этого на середину круга вышел, остановившись под оранжевым фонарем, человек в ливрее старшего слуги одного из величайших домов. В руках он держал поднос с двумя бутылками, большой и поменьше, а также хрустальным кубком. Вокруг поднялся ропот – негромкий ропот без слов: одни удовлетворенно закряхтели, другие шумно, поспешно перевели дух, третьи облизнули губы. Человек с подносом замер на месте, а когда ропот стих, чинно, неспешно подошел к Водалу.
– В меньшей бутылке – аналептик альзабо, о котором я говорила, – проворковала Тея за моею спиной. – Во второй бутылке – травяная микстура, успокаивающая желудок. Смеси прими один полный глоток, но не более.
Водал, повернувшись к Тее, взглянул на нее с изумлением.
Миновав нас с Ионой, Тея шагнула в круг, прошла между Водалом и человеком с подносом и лишь после уселась по левую руку от Водала. Водал склонился к ней, собираясь что-то сказать, но тут человек с подносом начал смешивать в кубке содержимое бутылок, и, видимо, момент показался Водалу для разговоров неподходящим.
Поднос в руках ливрейного закружился, сообщая легкое вращательное движение жидкости в кубке.
– Прекрасно, – подытожил Водал, обеими руками приняв кубок с подноса, подняв его к губам и передав мне. – Как и сказала шатлена, сделать нужно один полный глоток. Примешь меньше, количество окажется недостаточным, и слияния не произойдет. Если же примешь больше, ничего для себя не выгадаешь, а весьма дорогостоящее снадобье пропадет зря.
Я, следуя его указаниям, отпил из кубка глоток. Горькая, будто полынь, холодная, весьма дурно пахнущая смесь живо напомнила мне о том давнем зимнем дне, когда я был послан чистить сточную трубу, что вела из кают подмастерьев наружу. Казалось, меня вот-вот снова вырвет, как у ручья, хотя желудок был совершенно пуст. Горло сдавило спазмом, однако я, кое-как проглотив жидкость, передал кубок Ионе и лишь после этого обнаружил, что рот мой полон слюны.
Ионе пришлось нисколько не легче, а может, и труднее, чем мне, однако со своей долей он справился и передал кубок возглавлявшему наших стражей Вальдграфу, а тот – сидевшему следующим. Смеси в кубке хватило на десятерых, и, когда он опустел, ливрейный лакей отер его кромку, снова наполнил кубок из стоявших на подносе бутылок и снова пустил снадобье по кругу.
Мало-помалу он словно бы утратил округлость, глубину черт, присущую всему в вещном мире, и превратился всего-навсего в силуэт, в раскрашенную фигуру, выпиленную из дерева. Мне сразу же вспомнилось кукольное представление, которое я видел во сне той ночью, когда делил кровать с Бальдандерсом.
Круг, в коем мы сидели, также (пусть я и помнил, что образуют его тридцать, а то и сорок человек) казался вырезанным из бумаги и смятым, точно бумажная корона. Сидевшие рядом со мной Водал и Иона еще сохраняли прежний, обычный вид, но и армигер, и Тея уже выглядели как нарисованные – и то лишь наполовину.
Едва ливрейный лакей остановился перед Теей, Водал поднялся на ноги и с необычайной легкостью, будто подхваченный ночным ветерком, поплыл к оранжевому фонарю. В оранжевом свете он казался невообразимо далеким, однако я чувствовал его взгляд, как чувствуешь жар, исходящий от углей в жаровне, где ждут своего часа железные клейма.
– Перед проникновением и слиянием необходимо принести клятву, – сказал он, и деревья над нами торжественно, величаво кивнули. – Клянетесь ли вы дарованной всем нам второй жизнью до конца дней хранить верность собравшимся в сем кругу? Клянетесь ли без сомнений, без колебаний, даже под угрозой гибели, повиноваться Водалу, какового сами признаете вождем?
Я кивнул вслед за деревьями, но этого показалось мало.
– Клянусь, – ответил я вслух.
– Да, – отвечал и Иона.
– И повиноваться всякому, поставленному над вами Водалом, как самому Водалу?
– Да.
– Да.
– И чтить сию клятву превыше всех прочих клятв, данных хоть прежде, хоть после нее?
– Клянемся, – ответил Иона.
– Да, – подтвердил я.
Ветер утих, будто беспокойный дух, витавший над нашим кругом, но в эту минуту внезапно угомонившийся, а Водал вновь оказался в кресле рядом со мной и склонился ко мне. Если язык его и заплетался, я этого не заметил, однако нечто во взгляде подсказывало: он тоже одурманен альзабо, и ничуть не меньше.
– Я не ученый книжник, – начал он, – но знаю: говорят, будто величайшие вещи на свете нередко скреплены воедино средствами самыми низменными. Единство государств зиждется на торговле, драгоценная кость и редчайшее дерево алтарей с мощехранительницами соединены клеем, сваренным из требухи да костей самых нечистых животных, ну а мужчины соединяются с женщинами посредством органов, выводящих из тел определенную жидкость. Так ныне соединены и мы – мы с тобой. А в скором времени вместе соединимся со смертной, что пусть на время, но в полной мере обретет в нас новую жизнь – новую жизнь! – благодаря выделениям зобных желез грязнейших животных на свете. Так из навозной кучи вырастают цветы.
Я согласно кивнул.
– Этому нас научили союзники, ждущие, пока человек, вновь очистившись, не будет готов покорять вселенную с ними вместе. Однако в наш мир это средство принесено другими, и с самыми гнусными целями, которые они надеялись, но не сумели сохранить в тайне. Предупреждаю об этом, так как ты, отправившись в Обитель Абсолюта, можешь встретить их – тех, кого простонародье зовет какогенами, а люди культурные экстрасоляриями или же иеродулами. Будь осторожен, ни в коем случае не попадайся им на глаза: понаблюдав за тобою вблизи, они сумеют заметить, что ты принимал альзабо. Признаки им известны.
