Туда-то нас и втолкнули. Точнее, втолкнули меня, а злосчастного Иону попросту бросили. Я, как сумел, подхватил его на лету и, по крайней мере, уберег друга от удара головой об пол, и в этот миг дверь позади с громким стуком захлопнулась.
XV
Блуждающие огни
Едва грохот стих, я оказался окружен множеством лиц. Две женщины, пообещав позаботиться о принятом у меня Ионе, отнесли его в сторону, а остальные обрушили на меня лавину вопросов. Как меня зовут? Что на мне за одежда? Откуда я? Не знаком ли с таким-то, или с таким-то, или с таким-то? Не бывал ли когда-нибудь в таком-то или таком-то городке? А может, я из Обители Абсолюта? Ах, стало быть, из Несса? С восточного берега Гьёлля или с западного? А из какого квартала? А Автарх еще жив? А как там Отец Инире? А кто нынче в столице архонтом? А как дела на войне? Нет ли у меня вестей о таком-то, из командиров? А о таком-то, из рядовых? А о таком-то, из хилиархов? Умею ли я петь, рассказывать, на музыкальных инструментах играть?
Разумеется, под таким шквалом вопросов ответить мне удалось лишь на два-три. Когда первая волна схлынула, седобородый старик и старуха примерно тех же лет, что и он, заставили остальных замолчать и отогнали прочь. Удалось им это на удивление просто, хотя способ сей наверняка не подействовал бы больше нигде: каждого из окружавших меня хлопнули по плечу и указали в самый отдаленный уголок помещения, категорически сказав:
– Времени уйма.
Мало-помалу остальные умолкли, отошли туда, откуда не могли нас услышать, и в подземелье вновь сделалось тихо, как в тот самый момент, когда перед нами отворилась его дверь.
– Я – Ломер, – шумно откашлявшись, назвался старик. – А ее зовут Никаретой.
Я представился сам и представил обоим Иону.
Должно быть, старуха услышала в моем голосе тревогу.
– Будь покоен, он в надежных руках. Эти девицы позаботятся о нем как сумеют, в надежде, что скоро он сможет с ними поговорить.
С этим она рассмеялась. Судя по манере высоко запрокидывать изящную, правильной формы голову, в молодости Никарета была очень и очень красива.
Я в свою очередь принялся расспрашивать обоих, однако старик оборвал меня.
– Идем с нами, в наш угол, – сказал он. – Там посидим спокойно, и я смогу предложить тебе хоть чашку воды.
Едва он произнес последнее слово, я осознал, что страшно хочу пить. Отведя меня за тряпичную занавесь у самой двери, старик наполнил водой из глиняного кувшина чашку изысканно тонкого фарфора. За занавесью лежали кое-какие подушки, а среди них стоял крохотный, не больше пяди в высоту, стол.
– Вопрос за вопрос, – объявил он. – Таков старинный закон. Мы назвали тебе свои имена, ты назвал ваши, а значит, начало положено. За что ты здесь?
Я объяснил, что вины за собою не вижу. Разве что за нарушение границ Обители Абсолюта?
Ломер кивнул. Кожа его отличалась своеобразной бледностью, присущей тем, кто никогда в жизни не видел солнца, спутанная борода и неровные зубы в любой другой обстановке внушали бы отвращение, но здесь, в неволе, он выглядел вполне уместно – не меньше истертых плит пола.
– Меня привели сюда козни шатлены Леокадии. Я был сенешалем ее соперницы, шатлены Нимфы, и когда та привезла меня сюда, в Обитель Абсолюта, дабы вместе со мной оценить состояние дел в имении, пока она принимает участие в обрядах филомата Фоки, шатлена Леокадия подстроила мне ловушку, а пособила ей в этом Санша, которая…
Но тут его перебила старуха по имени Никарета.
– Смотри! – вскричала она. – Смотри, он ее знает!
Действительно, так оно и было. Перед моим мысленным взором тут же возникли покои в розовом и кремово-белом убранстве. Две из четырех стен комнаты представляли собою огромные окна в затейливых рамах; лучи солнца, струившиеся внутрь сквозь стекло, затмевали пламя, пылавшее в мраморных очагах, наполняя покои волнами сухого жара и ароматом сандала. Посреди комнаты, в кресле, похожем на трон, восседала старуха, закутанная в множество шалей, на инкрустированном столике подле нее стоял резной хрустальный графин и несколько фиалов темно-коричневого стекла.
– Старуха с крючковатым носом, – сказал я. – Знатная пожилая дама из рода Форс.
– Значит, ты вправду знаешь ее, – проговорил Ломер, неспешно, будто в ответ на самим же им заданный вопрос, покивав головой. – Первый за многие-многие годы.
– Точнее сказать, я ее помню.
– Да, – снова кивнул старик. – Говорят, сейчас она уже мертва, но в мои дни была прекрасной, крепкой здоровьем юной девицей. Шатлена Леокадия склонила ее к этому, а после устроила так, чтоб нас застали с поличным, о чем Санша, конечно же, знала заранее. Ей было всего четырнадцать, а потому ни в каких преступлениях ее не обвинили. Так ли, иначе, мы с нею оба ничего дурного не сделали: она только-только начала раздевать меня.
– Должно быть, тогда ты и сам был вполне молод, – заметил я.
Старик промолчал.
– Ему было двадцать восемь, – ответила за него Никарета.
– А ты? – спросил я. – Как ты оказалась здесь?
– Я? Добровольно.
Я в изумлении поднял брови.
– Кому-то следует искупить зло, творящееся на Урд, иначе Новое Солнце не придет никогда. Кто-то должен привлекать внимание к этому месту и к прочим ему подобным. Я – из армигерского рода, в котором меня, может статься, все еще помнят, и потому, пока я здесь, страже приходится обходиться поосторожнее не только со мною, но и с прочими заключенными.
– То есть ты можешь уйти отсюда, когда захочешь, но не желаешь?
– Нет, не желаю, – подтвердила старуха, решительно покачав головой. От возраста волосы ее были совсем седы, однако она распустила их по плечам, как принято среди юных девиц. – Уйду я отсюда только на собственных условиях, а именно – если всех, пробывших здесь так долго, что они позабыли собственные преступления, отпустят на волю тоже.
Мне тут же вспомнился украденный для Теклы кухонный нож и струйка крови, будто бы крадучись вытекшая из-под дверей ее камеры в наших подземных темницах.
– Но правда ли, что заключенные здесь действительно забывают о совершенных преступлениях?
– Нечестно! – вскинулся Ломер. – Вопрос в обмен на вопрос, ответ в обмен на ответ – таков закон, закон старины. Закон старины мы храним и блюдем. Мы с Никаретой – последние из старого урожая, но покуда мы живы, жив и закон старины. Вопрос за вопрос. Есть ли у тебя друзья, что могут похлопотать об освобождении?
Доркас, разумеется, похлопотала бы, если бы знала, где я. Доктор Талос был непредсказуем, будто очертания облаков, и именно потому также мог бы похлопотать о моем освобождении, хотя веских мотивов для этого не имел. Основную надежду, пожалуй, внушало то, что меня прислал сюда Водал, а у Водала здесь, в Обители Абсолюта, имелся по крайней мере один свой человек – тот, кому я должен был передать сообщение. Пока мы с Ионой ехали на север, я дважды пытался выбросить тот кусочек стали, но обнаружил, что сделать этого не могу: очевидно, таковы были еще одни чары, наложенные на мой разум альзабо, и сейчас я был этому рад.
