– Я – Рудезинд, смотритель музея. Похоже, ты знаком со старым Ультаном, верно? Хотя нет, конечно же, нет; тогда бы ты знал дорогу в библиотеку…
– Я никогда прежде в этой части Цитадели не бывал.
– Никогда? Но ведь это лучшая ее часть – живопись, музыка, книги… У нас есть Фехин – три девушки, убирающие цветами четвертую, и цветы – прямо-таки живые, даже ждешь, что из какого-нибудь вот-вот выберется пчела… Есть у нас и Квартильоса. Он теперь непопулярен, иначе бы его здесь не было. Однако он – с самого дня своего рождения – был рисовальщиком куда лучшим, чем те мазилки и пачкуны, по которым сходит с ума нынешняя публика. Здесь, понимаешь ли, собрано все то, от чего отказалась Обитель Абсолюта. Это означает всех стариков, а они-то в большинстве своем и есть лучшие. Прибывают к нам, грязнющие от долгого висения на стенах, а я чищу их. Порой чищу и по второму разу – уже после того, как повисят здесь некоторое время. Подумать только – подлинный Фехин!.. Или взять хоть эту. Нравится она тебе?
Признание, похоже, не сулило недоброго.
– Ее я чищу в третий раз. Когда она поступила, я был учеником старого Бранвалладера, он обучал меня чистке полотен. И начал вот с этого, сказав, что оно все равно ничего не стоит. Начал вот с этого уголка, вычистил кусочек размером в твою ладонь и отдал мне, а уж я чистил дальше. Второй раз мне довелось чистить его еще при жизни жены, сразу после рождения второй нашей дочки. Картина тогда еще не так уж закоптилась – просто одолели меня тяжелые мысли, хотелось чем-нибудь заняться… А вот сегодня взялся чистить ее снова. Она в этом нуждается – видишь, насколько ярче здесь краски? Ваша голубая Урд снова видна над его плечом, свеженькая, точно рыбка для Автарха…
Все это время в моей голове эхом отдавалось имя Водала. Я был уверен, что старик спустился со стремянки только потому, что я упомянул о нем. Хотелось расспросить старика о Водале, но я никак не мог найти зацепки для поворота беседы в нужное русло. Когда молчание слегка затянулось, я, боясь, что старик снова взберется наверх и продолжит чистку, смог только спросить:
– А это луна? Мне говорили, она плодороднее…
– Теперь-то да. А эта картина была написана до того, как там устроили ирригацию. Видишь коричневато-серый оттенок? Именно такой была луна в то время. Не зеленой, как сейчас. И не такой большой, потому что до нее было дальше – так говаривал старик Бранвалладер. А теперь на ней деревьев хватит, чтобы, как говорится, спрятать самого Ниламмона.
Этой возможности я не упустил.
– Или Водала.
Рудезинд кашлянул.
– Верно, или его… Ваши-то небось руки потирают, поджидая его? Уже и что-нибудь особенное для него изобрели?
Если у гильдии и имелись особые процедуры для определенных лиц, мне о таковых ничего не было известно, однако я постарался скроить многозначительную мину и ответил:
– Мы подумаем.
– Уж вы-то придумаете, это верно. Хотя совсем недавно я считал, что ты – за него… В любом случае, если он спрятался в Лунных Лесах, придется тебе малость повременить… – С явным удовольствием окинув взглядом картину, Рудезинд снова повернулся ко мне. – Я и позабыл – ты же хотел видеть нашего мастера Ультана. Стало быть, пройди обратно под ту арку, откуда пришел…
– Я знаю дорогу, – сказал я. – Тот армигер указал…
Старый смотритель отмел эти объяснения единственным горьким вздохом.
– Если пойдешь, как он объяснил, попадешь только в Читальный Зал. Оттуда ты будешь добираться до Ультана целую стражу, если вообще доберешься. Ступай обратно, до самого конца вон того зала. Там спустишься по лестнице и увидишь дверь. Дверь заперта – стучи, пока кто-нибудь не откроет. Это будет нижний ярус книгохранилища; Ультанов кабинет – там.
Запертая дверь не очень-то пришлась мне по вкусу, но старик не спускал с меня глаз, и мне пришлось последовать его совету. Спускаясь по лестнице, я подумал, что, может быть, приближаюсь к тем самым подземельям, где заблудился в поисках Трискеля.
В целом я чувствовал себя далеко не так уверенно, как в знакомых частях Цитадели. Я уже знал, что приезжих до глубины души поражает ее величина, и все же Цитадель – лишь малая часть раскинувшегося вокруг города, а когда мы, выросшие за ее серыми каменными стенами и заучившие около сотни ориентиров, необходимых, чтобы не заплутать, оказываемся в незнакомом месте, все эти знания только сбивают с толку.
Так и случилось со мной, стоило лишь ступить под арку, указанную стариком. Арка, как и все остальные, была сложена из матово-красного кирпича, но опиралась на две колонны, капители которых изображали лица спящих. Их безмолвные уста и бледные сомкнутые веки показались мне куда ужаснее масок боли, нарисованных на металлических стенах нашей башни.
На каждой картине в этом зале присутствовала книга. Иногда книг было много или они сразу бросались в глаза; некоторые картины приходилось долго разглядывать, чтобы заметить уголок переплета, выглядывающий из кармана женской юбки, или что на странно выписанный клубок вместо нити намотаны слова.
Ступени лестницы оказались крутыми и узкими. Перил не было вовсе. Уходя вниз, лестница закручивалась винтом, поэтому свет из зала перестал освещать мне путь уже шагов через тридцать. Чтобы не разбить голову, наткнувшись на дверь, пришлось выставить вперед руки и идти ощупью.
Вот только пальцы мои все никак не находили двери. Лестница просто внезапно кончилась, причем, ступив на несуществующую ступеньку, я едва не упал. Оставалось лишь пробираться вперед по неровному полу и в абсолютной темноте.
– Кто здесь? – окликнули меня.
Голос звучал странно – словно кто-то ударил в колокол, висящий под сводом пещеры.
VI
Мастер Архивариус
– Кто здесь? – эхом раскатилось во тьме.
– Я прислан с известием, – ответил я, стараясь не выказать страха.
– Что ж, я тебя слушаю.
Глаза постепенно привыкали к темноте, и я смог различить очень большую темную фигуру, движущуюся ко мне.
– Это письмо, сьер, – объяснил я. – Вы – мастер Ультан, архивариус?
– Никто иной.
Он остановился передо мной. То, что я поначалу принял за какую-то светлую деталь одежды, оказалось седой бородой, доходившей ему до пояса. Вдобавок, хоть я уже сравнялся ростом со многими из тех, кого считают взрослыми мужчинами, мастер Ультан был на целых полторы головы выше меня – настоящий экзультант!
– Тогда примите письмо, сьер, – сказал я, протягивая конверт.
Но он не взял письма.
– Чей ты ученик?
В его голосе вновь зазвучала колокольная бронза. Мне вдруг почудилось, будто мы оба мертвы, тьма вокруг – кладбищенская земля, залепившая наши глаза, а колокол призывает нас в некий подземный храм. На светлом фоне бороды архивариуса будто бы появилось посиневшее лицо женщины, которую при мне вытаскивали из могилы…
