Рассвет застал меня на узкой тропинке, петлявшей по иструхлявевшему, много более мрачному лесу, чем тот, за Стеной Несса. В лесу этом не было прохладной сени арчатых папоротников, однако громады акажу и цератоний обвивали мясистые пальцы лиан, точно гетеры, цеплявшиеся за деревья, обращая их длинные ветви в облака парящей над землей зелени, свисая книзу роскошными, цветастыми занавесями. Среди листвы перекликались неизвестные мне птицы, а как-то раз из развилки меж сучьями, с высоты колокольни, на меня с любопытством уставилась обезьяна, поразительно напоминавшая морщинистого рыжебородого мудреца в меховых одеждах, если не обращать внимания на две пары ладоней. Почувствовав, что дальше идти не смогу, я отыскал сухое местечко в тени, среди корневищ толщиной с колонну, и завернулся в плащ.
Сон мне нередко приходилось выслеживать, словно самую неуловимую из химер – тварь легендарную, можно сказать, несуществующую. Теперь он набросился на меня сам. Едва смежив веки, я вновь оказался нос к носу с разъяренным великаном Бальдандерсом. На сей раз «Терминус Эст» я держал в руках, однако меч мой казался не больше тонкого прутика. Стояли мы не на сцене, а на узеньком парапете. По одну сторону от него пылали факелы целой армии. По другую зиял отвесный обрыв, у подножия коего поблескивала гладь огромного озера – озера, что и было, и не было лазурью Когтя, наполнившей чашу ладони. Бальдандерс поднял над головой устрашающей величины факел, а я отчего-то превратился в ту самую куклу-марионетку, в фигурку мальчика, которую видел на дне морском, и чувствовал приближение исполинских женщин. Факел Бальдандерса, точно огромная палица, с грохотом рухнул вниз…
Время перевалило далеко за полдень. Через мою грудь справа налево ползли вереницей огненно-рыжие муравьи. Побродив две-три стражи среди бледной листвы благородного, но обреченного на скорую гибель леса, я набрел на тропинку пошире, а спустя еще стражу (когда тени заметно вытянулись в длину) остановился, принюхался, обнаружил, что учуянный мною запах – действительно запах дыма, и, изрядно к тому времени проголодавшийся, поспешил вперед.
XXVI
Расставание
Там, где найденная тропинка пересекалась с еще одной, на земле, вокруг крохотного костерка, сидели четверо. Первой я узнал Иоленту: в ореоле ее красоты лесная прогалинка казалась подлинным райским садом. Почти в тот же миг навстречу мне бросилась с поцелуями узнавшая меня Доркас, а я разглядел за могучим плечом Бальдандерса лисью физиономию доктора Талоса.
Великан – казалось бы, его-то мне следовало узнать немедля – изменился едва ли не до полной неузнаваемости. Голова его была замотана множеством грязных бинтов, мешковатое черное пальто куда-то исчезло, а широкую спину сплошь покрывал толстый слой какой-то клейкой мази, с виду напоминавшей глину и пахшей тухлой болотной водой.
– Какая встреча, какая встреча! – воскликнул доктор Талос, завидев меня. – А мы все думаем да гадаем, что с тобой сталось!
Бальдандерс, слегка склонив голову, дал мне понять, что «думала да гадала» об этом одна только Доркас, о чем я, пожалуй, вполне мог бы догадаться без посторонней помощи.
– Убежал, – ответил я. – И Доркас, я знаю, тоже. Удивительно, что остальных не прикончили.
– И вправду, от гибели мы были недалеки, – признался доктор, кивнув.
Иолента пожала плечами, превратив сей простой жест в затейливую церемонию.
– Я убежала тоже, – сообщила она, взвешивая на ладонях громадные груди. – Но, по-моему, для бега я приспособлена плоховато, тебе не кажется? Ладно, неважно. В темноте я скоро наткнулась на экзультанта, сказавшего, что дальше бежать мне незачем: он, дескать, меня защитит. Но тут появились спаги – ах, если бы их дестрие да в мою карету запрячь; великолепные звери! – а с ними какой-то высокий чин из тех, кому женщины безразличны. Я надеялась, что меня отведут к Автарху – чьи поры на коже лица затмевают и сами звезды, – именно так, как едва не происходит в пьесе. Однако они прогнали моего экзультанта, а меня отвели назад, к сцене, где оставались вот он, – кивок в сторону Бальдандерса, – и доктор. Доктор мазал целебной мазью его ожоги, а солдаты собирались предать нас смерти, хотя меня – я видела – им на самом деле убивать не хотелось. В конце концов нас отпустили, и вот, пожалуйста, мы здесь! Ну, а с рассветом отыскалась и Доркас. Точнее, это она отыскала нас, и с тех пор мы потихоньку-полегоньку плетемся вон к тем горам. Потихоньку – оттого, что только Бальдандерсу, хоть он и нездоров, хватает сил тащить багаж. Конечно, большую часть поклажи мы бросили, однако вещей, без которых не обойтись, все равно осталось немало.
Я вслух удивился тому, что Бальдандерс всего-навсего «нездоров», так как увидеть его живым вовсе не ожидал.
– Доктор Талос сумел унять его, – пояснила Доркас. – Верно ведь, доктор? Так его и схватили. Чудо, что не убили обоих.
– Однако же мы, как видишь, – с улыбкой сказал доктор Талос, – по-прежнему среди живых. И вдобавок богаты, несмотря на несколько поистрепанный вид. Бальдандерс, покажи Севериану выручку.
Страдальчески морщась, великан вытащил из кармана штанов туго набитый кожаный кошелек, взглянув на доктора, словно бы в ожидании дальнейших распоряжений, развязал горловину, высыпал в огромную ладонь целую груду новеньких, только что отчеканенных хризосов и показал ее мне.
Доктор Талос поднял над головой одну из монет так, что хризос засверкал в лучах солнца.
– Как полагаешь, сколь долгий срок житель какой-нибудь рыбацкой деревушки на берегах озера Диутурна согласится возводить стены ради вот этого кругляша?
– Не меньше года, наверное, – сказал я.
– Два! Каждый день, зимой и летом, под дождем и на солнцепеке; только платить ему мы, разумеется, будем не золотом – медяками. Полсотни таких наймем, и наш дом живо отстроят заново. Поглядишь тогда, как заживем!
– Если только они согласятся на нас работать, – пробасил Бальдандерс.
Рыжеволосый доктор, вскинувшись, волчком повернулся к нему.
– Согласятся! С прошлого раза я, позволь уж заметить, кое-чему научился!
– Надо думать, – вмешался я, – часть этих денег моя, и доля дам наших здесь тоже есть, не так ли?
Доктор Талос слегка успокоился.
– О да, я и позабыл. Дамы свою долю уже получили, а половина этих денег – твоя. В конце концов, без тебя нам бы их не видать.
Смахнув с ладони великана монеты, он принялся выкладывать их перед собой двумя столбиками.
Я решил, что речь идет только о моем вкладе в успех пьесы, каков уж он ни был, однако Доркас, будто почувствовавшая в признании моих заслуг нечто большее, спросила:
– Почему это, доктор?
На губах доктора Талоса заиграла лисья улыбка.
– У Севериана имеются друзья в высших сферах. Признаться, я уж давненько так думал: палач, казнедей, болтающийся по дорогам подзаборным бродягой – такого не проглотит даже Бальдандерс, а моя глотка, боюсь, тем более слишком узка.
