Мне все еще было здорово не по себе от мыслей о мучениях великана и собственной неудаче, однако я пусть с трудом, но выговорил:
– Как член гильдии я вправе принимать поручения и вознаграждение за работу только от представителей законной власти.
– Тогда мы прикончим ее, как только потеряем тебя из виду.
– Это уж ваше с ней дело, – ответил я и направился следом за Доркас.
Стоило мне поравняться с ней, до наших ушей донеслись пронзительные вопли Иоленты. Разом остановившись, Доркас крепче прежнего стиснула мою руку и спросила, что это за крик. В ответ я рассказал ей об угрозе доктора.
– И ты ее отпустил?
– По-моему, он угрожал не всерьез.
Не успел я закончить фразы, как мы, развернувшись, двинулись назад, но, едва прошли с десяток шагов, вопли сменились небывалой тишиной – абсолютным безмолвием, в котором слышен был даже хруст засыхающих листьев. Мы ускорили шаг, но к тому времени, как добрались до перекрестка, я уже не сомневался, что спешить некуда, и торопился лишь ради того, чтобы не разочаровывать Доркас.
Нет, полагая Иоленту мертвой, я ошибался. Миновав поворот, мы увидели ее бегущей к нам – колени сомкнуты, будто ноги чересчур обременены тяжестью пышных бедер; скрещенные руки поддерживают грудь; великолепные, золотистые с рыжиной волосы падают на глаза; платье из тонкой органзы изорвано в клочья. Упав в объятия Доркас, Иолента лишилась чувств.
– Эти звери избили ее! – воскликнула Доркас.
– Минуту назад мы опасались за ее жизнь, – заметил я, окинув взглядом рубцы, вспухшие на прелестной девичьей спине. – Думаю, эти отметины оставлены тростью доктора. Ее счастье, что он на нее Бальдандерса не натравил.
– Но что теперь делать?
– Попробуем вот что. – Достав из-за голенища Коготь, я показал камень Доркас. – Помнишь вещицу, нашедшуюся в моей ташке? Ты еще говорила, что это не настоящий самоцвет. Да, так оно и оказалось, но, похоже, этот камень порой помогает раненым. Я хотел вылечить им Бальдандерса, но Бальдандерс не согласился.
Я подержал Коготь над головой Иоленты, затем провел им вдоль багровых рубцов на спине, но камень ярче не засветился, и лучше Иоленте не сделалось.
– Не выходит, – подытожил я. – Придется мне нести ее на руках.
– Возьми лучше на плечо, чтоб исхлестанной спины не тревожить.
Доркас взяла у меня «Терминус Эст», а я, последовав ее совету, обнаружил, что тяжестью Иолента не уступает мужчине. Долгое время брели мы так под бледно-зеленым пологом леса, прежде чем Иолента открыла глаза. Однако идти дальше или хотя бы держаться на ногах без посторонней помощи она все еще не могла – даже откинуть назад роскошные локоны, чтоб нам лучше был виден овал ее лица в потеках высохших слез, ей удалось лишь с заметным трудом.
– Доктор не позволил мне пойти с ним, – сказала она.
Доркас кивнула.
– Да уж, похоже на то, – отвечала она, будто разговаривая с девчушкой много младше годами.
– Кончена моя жизнь…
Я спросил, отчего она так говорит, но Иолента лишь покачала головой, а спустя некоторое время сказала:
– Можно я с тобой пойду, Севериан? Денег у меня нет вовсе. Все, что дал доктор, Бальдандерс отнял. – Тут она искоса взглянула на Доркас. – У нее деньги тоже имеются – больше, чем досталось мне. Не меньше, чем доктор тебе отдал.
– Он знает, – откликнулась Доркас. – И это, и что я все свои деньги отдам ему, если он так захочет.
Я счел за лучшее сменить предмет разговора.
– Наверное, вам обеим следует знать, что в Тракс я могу и не пойти – или, по крайней мере, пойти, но не сразу. Если сумею узнать, где обретается орден Пелерин, вначале отправлюсь к ним.
Иолента взглянула на меня, будто на умалишенного.
– Я слышала, они кочуют по всему миру. И, кроме того, принимают к себе только женщин.
– Вступать в их орден я не хочу, хочу лишь найти их. Слышал недавно, будто они идут на север. Но если удастся выяснить, где они, придется идти туда – пусть даже вновь повернуть к югу.
– Я пойду, куда пойдешь ты, – объявила Доркас. – Хоть в Тракс, хоть нет.
– А мне идти некуда, – вздохнула Иолента.
Как только наша помощь сделалась ей не нужна, мы с Доркас ушли немного вперед. Через какое-то время я оглянулся. Да, Иолента больше не плакала, однако красавицу, некогда сопровождавшую доктора Талоса, я узнал в ней только с великим трудом. Прежде Иолента держалась гордо, даже надменно, великолепные глаза ее сверкали ярче изумрудов, ну а теперь? Плечи устало поникли книзу, взгляд устремлен под ноги…
– О чем ты разговаривал с доктором и его великаном? – спросила Доркас на ходу.
– Я ведь уже рассказывал, – слегка удивился я.
– Один раз ты так повысил голос, что мне удалось разобрать сказанное. Ты спрашивал: «Знаешь ли ты, кто такой Миротворец?» Однако я не поняла, всерьез ты спрашиваешь, оттого что не знаешь ответа сам, или просто хочешь проверить, известно ли это им.
– Сам я знаю совсем немного – можно сказать, ничего. Видел картины, считающиеся его портретами, но они настолько не похожи одна на другую, что их вряд ли писали с одного и того же человека.
– Ну а легенды?
– Большая часть тех, что я слышал, казались откровенным вздором. Жаль, с нами нет Ионы: он и об Иоленте бы позаботился, и о Миротворце наверняка многое рассказал. Иона – тот самый, кого мы встретили у Ворот Сострадания, человек, ехавший на мерихипе. Одно время он был мне близким другом.
– А где он сейчас?
– Вот и доктор Талос о том же спрашивал. Этого я не знаю и говорить об этом не хочу. Лучше расскажи мне о Миротворце, если есть настроение.
Несомненно, глупости все это, однако, едва я произнес имя Миротворца вслух, как тут же почувствовал безмолвие леса, будто тяжесть, навалившуюся на плечи. Тихий плач ветерка где-то в верхушках деревьев вполне мог сойти за стоны с постели больного; бледная зелень изголодавшейся по свету солнца листвы напоминала блеклые личики детей, изнуренных недоеданием.
– О нем никто слишком много не знает, – начала Доркас, – а я, может статься, знаю еще меньше, чем ты. И даже не помню, откуда все это узнала. Как бы там ни было, одни говорят, будто он был чуть ли не мальчишкой. Другие – будто был он вовсе не человеком и даже не какогеном, а осязаемой нами мыслью, рожденной каким-то необъятным разумом, для которого наша действительность реальна не более картонных театров из лавок торговцев игрушками. Как гласит предание, однажды он, держа за руку умирающую женщину, в другой руке сжал звезду, и с тех самых пор навеки обрел способность примирить мироздание с человечеством, а человечество с мирозданием, покончил с разрывом меж ними. Еще у него в обычае исчезать и вновь появляться, когда все решат, что он мертв, – порой даже после того, как был похоронен. Его можно встретить в облике зверя, говорящего человеческим языком, а то одной, то другой набожной женщине он является в виде роз.
