– Он всего лишь палач; ее же влечет к куда худшему.
Меррин, кивнув самой себе, обратилась к нам:
– Вам наверняка не захочется сей же час везти ее дальше, но мы вынуждены просить вас уйти. По ту сторону развалин найдется сотня лучших мест для ночлега, а оставаться здесь вам опасно.
– Смертельно опасно? – уточнил я. – Но ты ведь сама утверждаешь, что смерти не существует, и, если верить тебе, чего мне бояться? А если я тебе не поверил, то отчего должен поверить сейчас?
Тем не менее я поднялся на ноги, готовясь уйти.
– Она права, – проскрежетала кумеянка, подняв взгляд. – Права, хотя сама о том и не подозревает, а говорит бездумно, будто скворчиха в клетке. Смерть – ничто, и как раз поэтому ты должен ее бояться. Что еще может быть страшнее?
Я рассмеялся вновь.
– Не могу спорить с особой столь мудрой, как ты. Вдобавок ты помогла нам всем, чем сумела, и потому мы, уважив твое желание, так уж и быть, уйдем.
Поднять с ее колен Иоленту кумеянка позволила, однако сказала:
– Я этого совсем не желаю. Причетница моя все еще полагает, будто все мироздание в ее власти, точно доска с шашками, которые можно двигать, выстраивать, как заблагорассудится. Да, Волхвы считают меня достойной местечка в их узком кругу, однако, не понимая, что люди, подобные нам, – лишь мелкие рыбешки, и плавать нам надлежит согласно незримым течениям, не то вмиг останемся без сил, не отыскав пропитания, я давным-давно лишилась бы места среди них. Теперь же укутай несчастную плащом и уложи к моему костру. Когда эти земли выйдут из тени Урд, я взгляну на ее раны снова.
Не понимая, уйти нам или остаться, я замер в нерешительности с Иолентой на руках. Намерения кумеянки казались вполне мирными, однако в ее метафоре заключалось не слишком приятное напоминание об ундине, а глядя в ее лицо, я начал сомневаться, что передо мной вправду старуха, и куда ярче, чем хотелось бы, вспомнил жуткие лица какогенов, сбросивших маски, когда Бальдандерс бросился в их толпу.
– Устыдила ты меня, мать, – подала голос Меррин. – Может, позвать его?
– Он все слышал, так что и без твоего зова придет.
Старуха оказалась права: с той стороны крыши донесся скрип черепицы под чьими-то башмаками.
– Вижу, ты насторожен. Не лучше ли, как я велела, уложить девицу к костру? Тогда ты сможешь обнажить меч и встать на защиту возлюбленной… хотя нужды в том не возникнет.
К тому времени, как она умолкла, я успел разглядеть на фоне ночного неба силуэт шляпы с высокой тульей, и большой головы, и широких плеч и, уложив Иоленту рядом с Доркас, вынул из ножен «Терминус Эст».
– Ни к чему, ни к чему, – заверил меня глубокий бас. – Совсем ни к чему, дружище. Я бы и раньше вышел знакомство возобновить, да сомневался, что шатлене этого хочется. Привет от моего – и твоего – господина.
То был Хильдегрин.
XXXI
Очищение
– Можешь передать своему господину, что его сообщение доставлено по назначению, – сказал я.
Хильдегрин улыбнулся.
– А не передан ли с тобой и ответ, армигер? Не забывай: я из лесных пенетралий.
– Нет, – ответил я. – Никакого.
Доркас подняла взгляд.
– Ответ передан со мной. Одна особа, с которой я встретилась в садах Обители Абсолюта, предупредила, что судьба непременно сведет меня с тем, кто представится именно так, и ему нужно сказать: «Когда листья раскроются, лес должен двинуться на север».
Хильдегрин коснулся пальцем складки у крыла носа.
– Весь лес? Так он и сказал?
– Что он сказал, я тебе уже передала. От первого до последнего слова.
– Доркас, а отчего ты не рассказала об этом мне? – спросил я.
– С тех пор как мы встретились на перекрестье троп, мне не представилось случая поговорить с тобой наедине. К тому же я понимала, что знать об этом опасно, а никаких причин подвергать опасности тебя не нашла. Сказал мне это тот самый человек, вручивший доктору Талосу целую кучу денег. Однако сообщения он доктору Талосу не передал, я уверена: говорили они при мне. Он только другом твоим назвался, а после заговорил со мной.
– И велел обо всем рассказать мне.
Нет, Доркас отрицательно покачала головой.
Казалось, глухой, басовитый смешок Хильдегрина донесся откуда-то из-под земли.
– Ну сейчас-то это вряд ли так уж важно, а? Сообщение передано, а за себя скажу прямо, без экивоков: лично я бы не возражал, кабы оно еще малость подзадержалось. Однако все мы здесь меж собою друзья, кроме, может быть, хворой девицы, а она нас, по-моему, не слышит, а если слышит – все едино не понимает, о чем разговор. Как, ты сказал, ее зовут? Я оттуда, с другой стороны, не расслышал.
– Это потому, что ее имени я не называл, – сказал я. – Зовут ее Иолентой.
Произнося имя Иоленты, я взглянул на нее и, увидев ее в отсветах пламени, понял: нет, это больше не Иолента – от красоты, до глубины души поразившей Иону, в ее изможденном лице не осталось ни единой черты.
– И это все – от укуса летучей мыши? Если так, значит, в последнее время они здорово заматерели. Меня самого кусали пару раз, но…
Я сдвинул брови, и Хильдегрин поспешил добавить:
– О да, юный сьер, я вижу ее не впервые – как и тебя, и малютку Доркас. Ты же не думаешь, будто я отпустил вас с той, третьей девчонкой из Ботанических Садов одних, после твоих-то разговоров о предстоящем уходе на север и поединке с офицером Септентрионов? Я видел и ваш бой, и как ты снес этому малому голову – и, между прочим, помог изловить его, так как подумал, что он вправду мог явиться из Обители Абсолюта, – и стоял в задних рядах толпы, любовавшейся тобой на сцене в ту ночь. Я не терял тебя из виду до самой заварухи у ворот на следующий день, так что и ее видел тоже, хотя сейчас от нее, почитай, ничего не осталось, кроме волос, да и те, кажется, изменились.
– Рассказать им, мать? – спросила Меррин у кумеянки.
– Если сумеешь, дитя мое, – кивнула старуха.
– На нее были наложены чары, сообщавшие ей необычайную красоту. Теперь, из-за потери крови и от усталости, они быстро развеиваются. К утру останутся только следы.
Доркас невольно подалась назад.
– То есть как это? Магия?
– Магии не существует. Существуют лишь знания, более или менее сокровенные.
Хильдегрин смерил Иоленту долгим, задумчивым взглядом.
– Я и не знал, что внешность можно изменить до такой степени. Это может пригодиться, очень даже пригодиться… Твоя госпожа так может?
– Она может намного больше, если только захочет.
– Но как это было сделано? – прошептала Доркас.
– Ей в кровь ввели вытяжки из желез диких зверей, а вещества эти изменяют сложение тела. Отсюда и тонкая талия, и груди точно дыни, и все остальное. Возможно, с их помощью и укрепляли бедра. Чистка и целебные припарки освежили кожу лица. Зубы тоже почистили, а некоторые сточили на нет и заменили фальшивыми коронками – вон, погляди, одна из них выпала. Волосы покрасили и придали им густоты за счет вшитых в кожу головы нитей цветного шелка. Большую часть волос на теле, несомненно, вытравили, и это, по крайней мере, уже на всю жизнь. А самое главное, ее обещали сделать красавицей, зачаровав, погрузив в транс. Таким обещаниям люди верят крепче, чем дети малые, а ее вера вселила ту же веру и в вас.
