XXIII
Хильдегрин
Собрав, вне всяких сомнений, последние силы, я сумел выбросить «Терминус Эст» на примятую осоку плавучей тропинки и ухватиться за ее скользкий край, прежде чем снова погрузиться в воду.
Кто-то схватил меня за руку и потянул вверх. Я поднял взгляд, ожидая увидеть Агию, но это оказалась другая женщина – заметно младше, со светло-русыми волосами, развевавшимися на ветру. Я хотел было поблагодарить ее, но изо рта вместо слов хлынула вода. Она потянула сильнее, и с ее помощью я сумел вползти на тропинку, но тут силы мои иссякли окончательно.
Времени, которое я пролежал так, наверняка хватило бы, чтобы прочесть «ангелюс», – быть может, даже не один раз. Я чувствовал и усиливавшийся холод, и то, как осока прогибалась под моей тяжестью, пока я снова не оказался наполовину в воде. Изо рта и ноздрей моих текла вода; дышал я, не в силах насытить воздухом легкие, глубоко, судорожно. Тут кто-то (голос был мужским, громким и явно уже где-то слышанным прежде) сказал:
– Перевернем, а то еще захлебнется.
Меня приподняли за пояс, и несколькими мгновениями позже я смог встать, хотя ноги дрожали так, что я едва не упал снова.
Передо мной стояли Агия со светловолосой девушкой, которая помогла мне выбраться на тропинку, и рослый толстяк с красным мясистым лицом. Агия спросила, что произошло, и я, хоть пришел в себя разве что наполовину, не мог не заметить, как она бледна.
– Подожди с расспросами, – сказал толстяк, – дай ему опомниться. А ты кто такая и откуда взялась?
Последние слова были обращены к девушке, похоже, чувствовавшей себя не лучше, чем я. Она открыла было рот, но из-за бившего ее озноба ничего не смогла сказать и тут же опустила голову. Девушка с головы до пят была вымазана в иле, и одежда ее выглядела не лучше ветоши из мусорного ящика.
– Откуда она взялась? – спросил толстяк у Агии.
– Не знаю. Я оглянулась посмотреть, где там Севериан застрял, и увидела, что она вытаскивает его из воды.
– Что ж, доброе дело. По крайней мере, для него. Как думаешь, она – сумасшедшая? Или просто поддалась здешним чарам?
– Как бы там ни было, она спасла меня, – вмешался я. – Ты не мог бы дать ей что-нибудь надеть? Она, должно быть, продрогла насквозь.
Я и сам уже пришел в себя настолько, чтобы почувствовать, что промерз до костей.
Толстяк покачал головой и вроде бы поплотнее запахнул свое тяжелое пальто.
– Нет – пока она не отмоется. А для этого ей надо слазать обратно в воду да еще обсохнуть… Ладно, у меня есть кое-что еще – может, даже получше.
С этим он вынул из кармана пальто металлическую фляжку в форме сидящего пса и подал ее мне. Кость в собачьей пасти оказалась пробкой. Я подал фляжку русоволосой девушке, но та, казалось, даже не поняла, что с ней делать. Агия, забрав у нее сосуд, приставила горлышко к ее губам, заставила девушку сделать несколько глотков и вернула фляжку мне. Содержимое оказалось сливовым бренди, огнем опалившим глотку и смывшим горечь болотной воды. К тому моменту, когда я вставил кость обратно псу в пасть, брюхо его опустело более чем наполовину.
– Ну вот, – сказал толстяк, – теперь вы, ребята, пожалуй, должны бы рассказать, кто вы такие и что здесь делаете, – только не надо мне вкручивать, будто просто любовались пейзажем. Обычных зевак я насмотрелся достаточно, чтобы узнавать, едва они покажутся на горизонте. – Он взглянул на меня. – Хороший у тебя ножичек. Большой…
– Он – переодетый армигер, – сказала Агия. – Получил вызов и пришел за аверном.
– Он-то переодет, а вот ты разве не переодета? По-твоему, я не узнаю парчи для театральных костюмов? И босых ног разглядеть не в состоянии?
– А я про себя ничего не говорила. Ни об одежде своей, ни о сословии. А туфли я просто оставила снаружи, чтобы не испортились от сырости.
Толстяк кивнул – равнодушно, ничем не показав, верит ли он словам Агии.
– А теперь – ты, золотиночка. Вот дамочка в парче уже сказала, что не знает тебя. Но что-то я ей не шибко верю. Думается мне, она о тебе знает поболе моего. Как же тебя зовут?
– Доркас, – сглотнув, ответила девушка.
– Как ты сюда попала, Доркас? Как оказалась в воде? Ты ведь там явно побывала – не могла же так вымокнуть, просто вытаскивая нашего юного друга!
От действия бренди щеки девушки порозовели, но лицо по-прежнему оставалось изумленным и почти неподвижным.
– Не знаю, – прошептала она.
– Ты не помнишь, как пришла сюда? – спросила Агия.
Доркас покачала головой.
– В таком случае, что последнее приходит тебе на память?
Воцарилась тишина. Казалось, пронизывающий ветер усилился, и я, несмотря даже на выпивку, отчаянно мерз. Наконец Доркас забормотала:
– Сидела у окна… Там, в окне, были очень милые вещицы – подносы, шкатулки, распятия…
– Милые вещицы? – заметил толстяк. – Так уж и милее тебя самой?
– Сумасшедшая, – сказала Агия. – Либо ушла от своих попечителей и заблудилась, либо попечителей у нее не было вовсе – что вероятнее, судя по состоянию одежды. Забрела сюда, а кураторы проморгали…
– А может, кто-то огрел ее по голове, ограбил и швырнул в озеро, посчитав мертвой. Здесь, госпожа Хлюп-Хлюп, уйма входов и выходов, о которых кураторы и не слыхали! А может, ее принесли хоронить, а она на самом деле просто спала. В ком впала – или как там это называется… А в воде очнулась.
– Но тогда те, кто ее принес, увидели бы.
– Я слыхал, будто человек, в этот самый ком впавший, может пробыть под водой очень долго. Ну, как бы оно там ни было, сейчас уже неважно. Пусть сама выясняет, кто она такая и откуда взялась.
Тем временем я, освободившись от накидки, пытался отжать плащ, но на время оставил это занятие, едва услышал, как Агия спрашивает:
– Ты все о нас выспросил – а сам-то кто будешь?
– Что ж, – отвечал толстяк, – имеешь полное право знать. И я-то дам ответ поправдивее твоих, а после должен буду вернуться к своим делам. Я к вам подошел только потому, что увидел, как молодой армигер тонет; тут всякий приличный человек подошел бы и помог. Но у меня, как и у прочих приличных людей, своей работы хватает.
С этими словами он снял высокую шляпу, порылся внутри и вынул глянцевитую визитную карточку – раза в два больше тех, что мне доводилось видеть в Цитадели. Карточку он подал Агии, а я заглянул ей через плечо. Украшенная множеством вычурных виньеток и завитушек, надпись гласила:
ХИЛЬДЕГРИН-БАРСУК
Земляные работы любого вида и объема
от одного землекопа до 400.
В камне не застрянем, в песке не увязнем.
Улица Морских Торговцев,
