Над нами возвышались стены створа ворот. Через равные интервалы в них были прорезаны окна, застекленные неким материалом, гораздо прочнее и прозрачнее обычного стекла. За окнами виднелись силуэты – мужчины, женщины и какие-то странные человекоподобные создания, возможно какогены, существа, для которых аверн был обычным цветком, как для нас – маргаритка или иван-да-марья. Иные казались зверьми, очень похожими на людей. Как странно было видеть разум во взгляде повернутой к окну рогатой головы и острые клыки в устах, раскрывшихся, дабы что-то сказать! Я спросил доктора Талоса, кто это такие.
– Солдаты, – отвечал он. – Пандуры Автарха…
А Иолента, от страха прижавшаяся полной грудью к бедру всадника на мерихипе, добавила шепотом:
– …чей пот – злато для подданных.
– Прямо там, внутри Стены?
– Точно мыши. Впрочем, я так понимаю, при ее невероятной толщине там, внутри, места хватает. В коридорах и галереях ее обитает бесчисленное множество солдат, готовых оборонять Стену, подобно термитам северных пампасов, обороняющим свои земляные жилища со старый дуб высотой. Мы с Бальдандерсом проходим ворота в четвертый раз – я уже рассказывал, что по пути на юг мы вошли в Несс через эти ворота, а год спустя покинули его через другие, что зовутся Печальными. Недавно, возвращаясь с юга, мы шли через еще одни южные ворота – Хвалебные. И каждый раз любовались Стеной изнутри, как вы сейчас, и лица этих слуг Автарха так же взирали на нас. Не сомневаюсь, что среди них есть и те, кто выслеживает неких определенных преступников, и, завидев одного из таких, они устремятся наружу и схватят его.
Тут в разговор вступил человек, ехавший на мерихипе (как я узнал позже, имя его было Иона):
– Прошу прощения, оптимат, но я невольно слышал твои слова. Могу рассказать больше, если тебе будет угодно.
Доктор Талос покосился на меня. Глаза его сверкнули.
– Что ж, мы будем рады, но прежде сделаем одну оговорку. Разговор пойдет лишь о Стене и тех, кто обитает внутри нее. Это означает, что мы не станем задавать вопросов, касающихся лично тебя, и, в свою очередь, ждем от тебя той же любезности.
Всадник сдвинул на затылок потертую шляпу, и я заметил, что правую руку ему заменяет стальной протез.
– Ты понимаешь меня лучше, чем хотелось бы, как сказал один человек, глядя в зеркало! Признаюсь, я надеялся спросить тебя, зачем ты путешествуешь в обществе казнедея и отчего эта дама, прекраснейшая из всех, что мне доводилось видеть, идет пешком в пыли.
Иолента, отпустив его стремя, сказала:
– С виду ты беден и немолод, добрый человек. Тебе вряд ли подобает расспрашивать обо мне.
Даже в густой тени ворот я увидел, как прихлынула кровь к щекам всадника. Все сказанное Иолентой было сущей правдой: одежда его была поношенной и испачканной в дорожной пыли, хотя и чище, чем у Гефора, а обветренное лицо изборождено морщинами. Наверное, целую дюжину шагов он проехал молча, но затем все же заговорил снова. В его голосе – ровном, ни высоком, ни низком – слышался суховатый юмор.
– В старые времена владыки нашего мира не боялись никого, кроме собственного народа. Дабы оборонить себя, они выстроили великую крепость на холме в северной части города, еще не называвшегося Нессом, ибо река еще не была отравлена. Многих разгневала постройка той цитадели, ибо они полагали законным правом своим без помех повергать владык во прах, когда б того ни пожелали. Но другие уходили в плаванье на кораблях, странствовавших меж звезд, и возвращались с богатой добычей и новыми знаниями. И вот однажды вернулась из плаванья женщина, не привезшая с собой ничего, кроме пригоршни черных семян…
– А-а, – перебил его доктор Талос, – так ты – профессиональный сказитель! Следовало предупредить об этом с самого начала, ибо мы, как ты, должно быть, видишь, – тоже нечто подобное.
Иона покачал головой.
– Нет, из всех сказок я знаю только эту, – ответил он и склонился к Иоленте: – Позволено ли мне продолжить, о прекраснейшая из женщин?
Мое внимание привлекли дневной свет впереди и сумятица в потоке экипажей, перегородивших дорогу – некоторые, желая повернуть назад, нахлестывали упряжки и пытались бичами расчистить себе путь.
– …и показала она семена те владыкам человеческим, и сказала, что, если не покорятся ей, бросит она семена в море, положив тем конец миру. Ее схватили и разорвали на куски, ибо господство их было абсолютным стократ против власти нашего Автарха…
– …да увидит он Новое Солнце, – пробормотала Иолента.
– Чего же они так испугались? – спросила Доркас, еще крепче сжав мою руку.
В тот же миг она ахнула, залившись слезами, и спрятала лицо в ладонях – щеку ее задел железный кончик плети. Протолкавшись вперед, я поймал за лодыжку ударившего ее возничего и стащил его с облучка. К этому времени ворота гудели от божбы, ругани, воплей раненых и рева испуганных животных. Если Иона и продолжил рассказ, я ничего не слышал.
Возница, сброшенный мной с облучка, должно быть, умер мгновенно. Дабы произвести впечатление на Доркас, я хотел подвергнуть его пытке, называемой у нас «Два абрикоса», но он упал прямо под ноги толпы и тяжелые колеса телег. Даже крик его в общей суматохе не был услышан никем.
Здесь, мой читатель, проведя тебя от ворот до ворот – от запертой, окутанной туманом решетки ворот некрополя до этих, в клубах дыма и пыли, быть может, величайших во всей вселенной и во все времена, – я сделаю паузу. Пройдя в первые, я начал путь, что привел меня ко вторым, войдя же во вторые, пошел новой дорогой – дорогой длинной и долгой, сквозь леса и поля за пределами Града Несокрушимого, сквозь горы и джунгли севера.
Здесь самое время сделать привал, и если ты, читатель, откажешься следовать за мною дальше – что ж, я тебя не виню. Дорога сия нелегка.
Коготь Миротворца
Но сила по-прежнему исходит из терний твоих,
И из глубин твоих звучит музыка.
Твои тени лежат на сердце моем, словно розы,
И ночи твои подобны крепкому вину.
I
В Сальте
Прекрасный лик Морвенны парил в одиноком луче света, обрамленный локонами, темными, точно мой плащ. Капли крови из ее шеи гулко барабанили по камням, губы шевелились – беззвучно, вместо слов обрамляя собой (глядя на это, я чувствовал себя Предвечным, который приник оком к прорехе в ткани, отделяющей Бесконечное Бытие от Мира Времени) ферму, и мужа Морвенны, Стахия, в муках мечущегося на постели, и малыша Чада, омывающего водой из пруда раскрасневшееся от жара лицо.
Снаружи истошно, точно одна из ведьм, взвыла обличительница Морвенны, Евсевия. Я двинулся к решетке, чтобы велеть ей умолкнуть, но тут же заплутал, заблудился в темноте камеры, а когда отыскал взглядом свет, передо мной распахнулась, зеленой лентой потянулась вдаль дорога, ведущая к горизонту из тени в створе Врат Скорби. Из рассеченной щеки Доркас обильно струилась кровь, и я, несмотря на многоголосые крики и вопли вокруг, явственно слышал, как она каплет наземь. Стена была строением столь огромным, внушительным, что разделяла мир надвое в точности так же, как обычная линия, пустое пространство меж переплетами, разделяет две рядом стоящие книги: за Стеной перед нами высился лес, да такой, что вполне мог оказаться ровесником Урд: исполинские деревья казались утесами гор, укрытыми яркой зеленью. Меж этих «утесов» ущельем тянулась дорога, поросшая свежей травой, а в траве той темнели тела – трупы мужчин и женщин. Горящая кариола пятнала чистый воздух клубами дыма.
