— Мне нужна бумага и карандаш — вдруг сказал Алекс, который до этого мгновения вел себя так тихо, что о его существовании все забыли. — Быстро!
В его голосе — редкий случай — прозвучали приказные ноты.
— Ну!
Пика резко нагнулась, разыскивая что-то в своем рюкзаке, но Черт ее опередил. Достав из кармана своей кожаной куртки толстый блокнот, он протянув его Алексу: — Держи. Ручка внутри. Чистые страницы в конце.
— Мне тоже, — Лиса, начавшая перед пробуждением Алекса рассказывать о капитане Приходько, вспомнила теперь из-за чего на самом деле погубила женщину.
— Что у тебя там? — требовательно спросила она Даму Пик и, не дав той даже ответить, буквально вырвала из рук мятую тетрадку в клетку и карандаш. — Всем молчать!
Она положила тонкую ученическую тетрадку на поднятое колено, раскрыла, и стала быстро записывать характеристики прибора, которые считала из головы инженера. Если честно, это была для нее совершеннейшая китайская грамота, удержать которую в голове надолго не представлялось возможным. Поэтому Лиса очень спешила, копируя изъятые из чужой памяти совершенно непонятные ей схемы, формулы, включавшие отдаленно знакомые символы и греческие буквы, и длинные столбцы бессмысленных чисел. Попутно, она записывала на полях, какие-то фамилии и имена, иногда со званиями, а иногда и без, и описывала приметы этих людей, если таковые ей запомнились. Было там и несколько адресов и телефонов, но имеют ли они отношение к делу, Лиса не знала, однако, лихорадочно заполняя страницу за страницей своим корявым детским почерком, она уже знала со всей определенностью, что сегодня на ночном шоссе случилось чудо, и ей в руки попало нежданное богатство, истинную ценность которого она не могла сейчас даже оценить.
— Все, — сказал Алекс, разгибаясь (он писал, согнувшись, подсвечивая себе маленьким фонариком). — Я вырву эти странички?
— Рви, — разрешил Черт.
— Давай сюда, — сказала Лиса и протянула руку.
Алекс вырвал странички из блокнота, аккуратно сложил, и, предварительно вернув блокнот Черту, передал через плечо Лисе.
— Ты наши физиономии подправил? — спросила она, вкладывая маленькие листки с нарисованными на них электронными схемами в тетрадку.
— Могла бы и не спрашивать, — обиделся Алекс. — Все путем! Как Пика мне вас «показала», так и подправил. Черт — блондин, образцовый русский пахарь, я пьяный мужик лет под пятьдесят, а вы обе затраханные жизнью доярки.
— Не обижайся, — попросила, сбавив обороты, Лиса, убирая сложенную вдвое тетрадку в карман. — Я еще не отошла просто. Я там, одну женщину искалечила, между делом…
— Мне начинать плакать? — спросил Черт.
— Не надо, — усмехнулась Лиса. — Сделанного не воротишь, а девушка должна была думать, во что впуталась. Силком в Военно-Техническое бюро только наших волокут.
«Мне нужен Фарадей, — поняла она вдруг. — Не зря же он третий день в голове мелькает».
«Если он, конечно, жив», — добавила она через минуту и, обдумав эту мысль, решила, что так оно и есть: очевидно, Кайданов был жив. Оставалось всего ничего — его найти.
Глава 4
Петербург! Я еще не хочу умирать (28–29 сентября 1999)
1
«Петербург…» — за окном шел дождь. Уже не проливной, как ночью, а мелкий, обычный.
«Бесконечный, вечный…» — заштрихованная ниточками медленно плывущих к земле капель, старая петербургская улица казалась чужой и суровой.
«Почему я не удивляюсь?» — Лиса достала из пачки, лежавшей на подоконнике, очередную сигарету и закурила.
Внизу, разбрызгивая воду из луж, проезжали редкие автомобили, да пробирались вдоль домов, как будто опасались артобстрела, одинокие прохожие.
«Чужая территория, — подумала она с тоской. — Территория войны».
В Ленинграде, сколько Лиса помнила себя в этом городе, всегда шел дождь. Дождь, сырость, тоска.
Ее смущало лишь то, что в голове крутилась совсем не подходящая к случаю старая песенка Аллы Борисовны:
«Я вернулась в мой город, знакомый до слез…»
Казалось, песенка крутилась в голове просто так, но возможно, все это было неспроста. Иди, знай, может быть, это душа вещует? Или Алла Борисовна Приходько навеяла?
«Просто так только мухи родятся, — сказала себе Лиса. — Как там дальше у Осипа Эмильевича?
[19] У меня еще есть адреса?»
В дверь постучали. Тихо, но не робко, скорее интеллигентно.
— Да, Мария Игнатьевна! — громко сказала Лиса. — Входите, пожалуйста!
Дверь, покрытая белой облупившейся краской, скрипнула, отворяясь, и в проеме появилась маленькая аккуратная старушка с седой кичкой на голове.
— Извините, Наташенька, что беспокою, — Мария Игнатьевна явно была смущена тем, что нарушает ее покой. — Но я подумала, вы, возможно, проголодались с дороги, а у меня вот, как раз, грибной суп…
— Спасибо, милая Мария Игнатьевна! — улыбнулась Лиса. — Спасибо, родненькая. И ничего вы меня не беспокоите, и суп ваш пахнет восхитительно — я его даже здесь унюхала — но я не хочу сейчас. Честное слов! Вы ведь не обидитесь на меня?
— Ну что вы, Наташенька! — все было бы ничего, вот только глаза у старушки были такие, что выть хотелось. Выть и убивать!
«И такие есть, — с тоской подумала Лиса, изо всех сил улыбаясь старушке. — И сколько их таких?»
Они добрались до Питера ранним утром, поколесили по городу, «отрабатывая» возможную слежку, но все было тихо, и Черт наконец вывез их на Петроградскую сторону и медленно поехал, сворачивая с одной улицы в другую. Первой нашла приют Пика, прихватившая заодно и Алекса, который в таких делах был абсолютно беспомощен, а еще минут через пять настала очередь Лисы. Черт как раз притормозил, чтобы дать Лисе «взять» тощую высокую старуху в доисторическом плаще, вышедшую под дождик, по-видимому, чтобы выгулять собаку, когда в голове у Лисы — а значит и у Черта — раздался холодный и властный «голос».
— Если надумали воевать, то вам лучше убраться с моей улицы, — «сказал» некто, остающийся невидимым и непознанным.
— Не извольте беспокоиться, — внятно, как ребенку, ответила Лиса, «высматривая», между тем, того, кто рискнул вступить с ней в контакт. — Я просто путешествую.
Черт — умный бес! — молчал, как будто ничего и не слышал.
— Бежишь? — «спросил» голос, и Лиса почувствовала интонацию и сразу же увидела маленькую чуть полноватую старушку, притаившуюся за окном четвертого этажа.
«Бедная, — мимолетно подумала Лиса. — Столько лет таиться, чтобы так проколоться. Еще спасибо, что это я, а не кто-нибудь другой».
