«Человек-невидимка, — он надел трусы и стал натягивать джинсы. — Фантом… А она, она меня любит?»
Очень может быть, что и нет. Ведь вот только что стонала так, что стены, и те должны были покраснеть, а потом — без перехода и видимого напряжения — встает и идет заниматься совершенно другими делами, как если бы ничего существенного и не случилось. Такое может быть? Физиология позволяет? В принципе, да. Может. Позволяет. Но он даже не знал, если по совести, для чего она занимается с ним сексом. Потому что хочет этого сама, или потому что считает это правильным. Но правильных вещей в мире, как известно, пруд пруди: зубы, например, чистить, или чиновников убивать. Однако секс это все-таки что-то другое, не правда ли? Даже Кайданову иногда хотелось знать, что кто-то его любит по-настоящему, а не имитирует страсть. Но о Викки ничего определенного, кроме того, что они вместе уже почти два года, он сказать не мог.
Темно-синие джинсы, светло-синяя в белую полоску рубашка, серые носки и туфли, коротко стриженые темно-русые волосы, волевое «нордическое» лицо, чуть смягченное легкой небритостью… Кайданов своей внешностью остался вполне доволен, такого мужчину ни в чем предосудительном заподозрить было невозможно. Его выдавали только глаза.
«Но глаза можно прикрыть очками…»
Он поправил на носу очки в тонкой серебряной оправе и, сделав усилие, заставил свои глаза приспособиться к тем трем диоптриям, которые сам себе назначил. Покрытые светозащитной пленкой стекла на свету сразу же потемнели и его «мертвый» взгляд стал совершенно незаметен.
— Какие новости? — спросил он, входя на кухню и кивая на включенный телевизор.
— Они грохнули Скорцени, — сказала Викки, оборачиваясь к нему. — Но это ночная новость. Кофе?
— Спасибо, с удовольствием, — ему совершенно не было жаль этого мудака. — Мне следует всплакнуть?
— Не знаю, — Викки налила кофе в чашку и поставила ее перед Кайдановым. — Но он был одним из нас.
— Еще он был одним из тех животных, которых почему-то называют людьми, — Кайданов закурил сигарету и отхлебнул горячего горького кофе из чашки. — И, соответственно, относился к животному миру планеты Земля… Что там произошло?
— БКА
[29] разгромило штаб-квартиру НДП1 в Мекленбурге, — Викки тоже закурила и села напротив. — Скорцени был там и устроил образцово-показательный Армагеддон, вернее попробовал устроить. Но за спиной полицейских, по-видимому, находились люди из БФВ1… В новостях этого не сказали, но я так думаю.
— И среди них был кто-нибудь из ссучившихся, типа Карла, — закончил за нее Кайданов.
— Похоже на то, — кивнула она. — Погибло всего трое полицейских, а теперь по всем программам показывают лицо Скорцени и предлагают «всем, знавшим этого человека, срочно обратиться в БФВ1 или ЛФБ1», кому что удобнее.
— Тенденция, однако, — Кайданов и сам не знал, зачем он это сказал, потому что, если и существовала во всем этом какая-то тенденция, то она была известна всем и каждому, и уже не первый год. Правительства делали вид, что борются с фашистами, коммунистами, диссидентами, исламистами и прочими возмутителями спокойствия, а народ делал вид, что верит всему этому бреду, и голосовал за все более и более жестких политиков, надеясь, что когда-нибудь все это кончится.
«И что тогда? — зло усмехнулся Кайданов. — Наивные. Вот тогда за вас всех возьмутся уже по-настоящему, потому что сейчас это еще детский лепет. Три четверти средств и сил уходят на нас. И на вас просто не остается сил».
— Пойдешь в офис? — спросила Викки.
— Да, — кивнул он и взглянул на часы. Было без четверти восемь. — Ты тоже приходи, Ви. Мне нужно будет отлучиться полпервого,
[30] посидишь рядом.
— Хорошо, — улыбнулась Викки. — я подойду к двенадцати. Вот Лиза раззавидуется! Решит, что мы опять трахаемся в офисе.
4
«Переход» — дело несложное. Главное твердо знать, чего именно ты хочешь, и уметь «концентрироваться, расслабляясь». Последнее — вопрос навыка и только отчасти таланта, но и того, и другого Лисе было не занимать. Впрочем, на этот раз, ей нужно было попасть не к тем воротам, которые в свое время «назначил» им с Кайдановым таинственный Некто Никто, а совсем в другое место. И это, разумеется, несколько усложняло дело, поскольку в Цитадель Лиса не ходила уже, бог знает, сколько лет, да и в те времена, когда она туда все-таки захаживала, Рапоза появлялась там нечасто, потому что полностью своей в Цитадели никогда не была.
Едва ли не с начала семидесятых место это, облюбовали те, кого в Городе называли или отморозками, или маргиналами. Выбор термина целиком зависел от политических взглядов говорившего, и его культурного уровня. Но много ли значат слова, когда речь идет о самой сути человеческого существования? Все в Городе прекрасно понимали такие вещи и без слов. Ведь любой, кто пробыл здесь достаточно долго, чтобы успеть разобраться, кто есть кто под «светлыми небесами», знал, что в Цитадели обитают отчаявшиеся души — смертники, чей темперамент, тем не менее, не позволяет им просто спрятаться в какую-нибудь щель от снедающего страха перед беспощадным будущим и тихо сходить там с ума. Однако люди остаются людьми, даже если сами себя таковыми уже не считают, и обитатели Цитадели не были в этом смысле исключением. Они никогда и ни при каких обстоятельства не были готовы признать себя проигравшими и тешили свои искореженные ужасом души несбыточными мечтами, создав пестрый спектр вполне эсхатологических
[31] идеологий. Их было великое множество этих доктрин, теорий и прочих в разной степени разработанных «теоретических платформ». Но главными, доминирующими являлись две, практически определявшие modus operandi
[32] всех представленных в Цитадели групп. Одни из этих людей, прежде всего, хотели разрушить «Великое молчание», заставив обывателей взглянуть суровой правде в глаза и открыто признать, против кого они уже столько лет ведут беспощадную войну. Другие, напротив, мыслили исключительно «политическими» категориями. Они полагали, что хаос, вызванный непрекращающимися атаками на власть и порядок, разрушит нынешнюю политическую стабильность, вызвав волну спонтанных и неконтролируемых военных конфликтов, которые в конце концов перерастут в войну всех против всех. В этом случае, людям скоро станет просто не до магов, и те смогут наконец выловить в мутной воде рухнувшей человеческой цивилизации пару-другую «жирных рыб» для себя самих. Естественно, не обошлось и без влияния тех самых человеческих идеологий — от коммунизма до фашизма — которые маргиналами за свои никогда не признавались и, более того, с гневом отвергались. Однако правда и то, что у всех этих течений был, в конечном счете, один и тот же знаменатель, или, возможно, лучше сказать, что общим для всех них был вывод, к которому каждый, впрочем, приходил своим собственным путем. «Чем хуже, тем лучше» — был их лозунг, и на знаменах, какого бы цвета они ни были — красного, черного или коричневого — было написано кровью одно единственное слово. И слово это было — «Террор».
