Кайданов вздрогнул и непроизвольно обернулся, едва не потеряв при этом равновесие, но в то же время, ощущая, как волна — ну пусть не волна, а легкое дуновение — живи, омывает его съежившуюся от слабости душу. Перед ним, расставив свои длинные крепкие ноги, обнаженные до верхней трети бедер, и, скрестив руки на полной груди, стояла Викки.
— Ты пьян, Вальтер! — сказала она, когда их взгляды встретились. — Ты свинья! Майн гот! Какая же ты свинья!
От звука ее «стервозного» голоса и тепла, тщательно спрятанного под коркой «вечного льда», ему сразу стало лучше. Во всяком случае, пелена пропала с глаз, и Кайданов увидел, какая же она красивая, его «непробиваемая» Фрейя.
[47]
— Прости, Зита, — слова, с трудом покинувшие его спекшиеся губы, вышли хриплыми и жалкими, вымученными. А живь, между тем, все шла и шла. От нее к нему. Освежая мозг, поддерживая сердце, обещая жизнь.
— Простить? — Викки шагнула к нему и, «презрительно» усмехнувшись в лицо, взяла под руку. — Там посмотрим, скотина ты эдакая. Там посмотрим. — Она крепко сжала его локоть, незаметно принимая на себя тяжесть утратившего последние силы Кайданова. — А пока пойдем, Вальтер. Перед людьми стыдно! — и решительно, но плавно, развернув «своего бесстыжего Вальтера», повела в ближайший переулок.
6
Ей повезло. Просто в очередной раз прихватило живот, и откат достал ее не на трассе, где все и закончилось бы, а в кабинке туалета на заправке, причем именно тогда, когда, опорожнив желудок, она потянулась за бумагой. Вот тут она свое и получила. Удар был такой силы, что напрочь выбил дыхание и едва не послал ее в нокаут. Однако сумрак беспамятства застлал глаза лишь на мгновение, и сбитое дыхание вернулось раньше, чем Дженевра потеряла сознание от недостатка кислорода. От неожиданности и боли — «электрический» разряд пробил, казалось, все нервные окончания разом — ее вырвало. Но и здесь, как ни странно, ей снова повезло. Она даже платья не запачкала, потому что как раз в этот момент летела с горшка, чисто рефлекторно развернулась лицом к полу и выставила перед собой руки. Вот руки она себе и облевала. Но это, если смотреть на вещи здраво, сущие пустяки. На скоростной трассе она, наверняка, убилась бы насмерть, а здесь, в уборной, ее никто даже не увидел. Так что на круг, все получилось даже удачно, потому что после третьей «волны», от которой полыхнул нестерпимой болью позвоночник, от «источника» пошла живь. При том так много, что даже кровь в жилах едва не закипела, и сердце бросилось искать выход из грудной клетки. Конечно, Август им про «дыхание драконов» рассказывал, но одно дело слушать Учителя, и совсем другое — пережить этот волшебный шквал наяву. А чудо, и в самом деле, было чудное, и сравнивать его было не с чем. Чудо оно потому и чудо, а иначе его назвали бы как-нибудь по-другому. Однако, как бы то ни было, но, когда через полчаса Дженевра покинула наконец туалет, чувствовала она себя просто замечательно. Так хорошо она себя здесь еще не чувствовала, и на такое — да еще так скоро — естественно, даже не рассчитывала. Но не в том суть. Главное, что внезапно организм перестал быть обузой, превратившись, как и следовало быть, в послушный инструмент, и освободил сознание от необходимости переживать вместе с ним его немощь и многочисленные недуги. И настроение изменилось. В сердце вошла удивительная, едва знакомая, легкость. Захотелось петь и танцевать, и любить кого-нибудь прямо здесь, среди машин, на сером бетоне парковки.
Впрочем, эйфория длилась недолго. Едва дойдя до своего Рено, Дженевра неожиданно остановилась и «новыми» глазами посмотрела вокруг. Окружающий мир изменился. Вернее, за считанные секунды, что шла она от уборной до машины, изменилось ее, Дженевры, видение этого мира. Адаптация окончательно завершилась, и на смену автомату, действующему согласно заложенной в него программе, пришел человек. Существо, способное не только бездумно совершать положенные ему действия, но и мыслить, и разумеется, чувствовать. Иначе что же это за человек?
Дженевра втянула ноздрями пахнущий бензином воздух и прислушалась к ощущениям. Пожалуй, это можно было назвать узнаванием, если бы, разумеется, это являлось правдой. Однако так все на самом деле и обстояло. Правда или нет, но она узнала этот воздух, этот наступающий вечер и темнеющее небо над головой, и себя саму, находящуюся сейчас и здесь, посередине огромного непознанного мира, который принадлежал теперь ей точно так же, как и всем прочим тварям господним.
«Тварь господня…»
Она возвращалась.
Она вернулась. И место, куда «вернулась» Дженевра, являлось домом.
Дом.
Понятие это, еще недавно имевшее для нее всего лишь характер некоей абстракции, сейчас не вызвало никаких возражений, даже при том, что в душе ее сосуществовали, не успев окончательно притереться, совпасть и слиться, два совершенно разных жизненных опыта, два непохожих один на другой мира, два характера, две судьбы. Впрочем, судьба у человека может быть лишь одна. И это была ее судьба. И никакой другой уже не было…
Осторожность!
Только теперь, когда из глубин памяти всплыло это тревожное слово, Дженевра окончательно осознала, где она находится и почему. «Переход» завершился, и в сознании, освободившемся от смертельного пресса биологии, все встало на свои места.
«Война», — вспомнила она. И это не было преувеличением. Это являлось жестокой правдой, потому что весь этот огромный мир, что раскинулся вокруг нее, по-определению являлся территорией войны.
Мир людей.
Ну что ж, и это тоже следовало принять, как данность. Здесь, и в самом деле, жили люди. Очень много людей и слишком мало магов. Теперь к ним добавилась еще одна женщина.
«Меня зовут Ольгой», — твердо сказала она себе, и неожиданно Дженевра исчезла, раз и навсегда уступив свое место Ольге.
«Я Ольга», — повторила она мысленно и не почувствовала никакого несоответствия. Сейчас она действительно стала Ольгой Эйнхорн, и теперь уже до самого конца.
7
Черт высадил ее у Английского парка, и, поскольку Мюнхена Лиса практически не знала, направилась она к Мариенплатц. Общее направление указал Черт, а остальное, как говорится, дело техники. Вероятно, она не заблудилась бы и без карты, но в квартале от парка, Лиса набрела на типичный туристический магазинчик, из тех, что в последние годы расплодились во множестве по всей объединенной Европе. Кому конкретно принадлежал патент, сказать теперь было сложно, но идея оказалась плодотворной и кормила — в прямом и переносном смысле — не только туристов, но и содержавших эти заведения эмигрантов, по странному стечению обстоятельств, преимущественно пакистанцев. Ассортимент в магазинчике был стандартный (с поправкой, разумеется, на местный, немецкий, колорит), но самый что ни наесть востребованный людьми, оказавшимися в чужом, незнакомом месте, да еще вечером, когда все обычные магазины закрыты или вот-вот закроются. Прохладительные напитки, сигареты и алкоголь, нехитрая снедь (в основном бутерброды, йогурты да шоколадки), немного фруктов и овощей и всякие нужные (или положенные по статусу) праздношатающимся людям вещи, типа карт и путеводителей, фотопленки, батареек и сувениров.
