«Моя резиновая женщина», — вспомнил Кайданов, и неожиданно все встало на место. Он вспомнил и понял то, что ему все время мешало, но никак не давалось в руки.
9
«Я Ольга Эйнхорн», — слова «прозвучали» привычно, как отражение в зеркале.
Это лицо имело имя.
Ольга открыла дверцу машины и, наклонившись, взяла с сидения все еще не початую бутылку шнапса.
«Немного алкоголя, фроляйн? Почему бы и нет?» — она свинтила металлический колпачок и сделала длинный глоток. Однако, вопреки ожиданиям, шнапс ей не понравился.
«Не мое», — она закрыла бутылку и вернула ее на место.
«Фроляйн курит? А черт его знает!» — раньше она, вроде бы, курила, но давно и недолго. Впрочем, другая она часто и с удовольствием курила толстые гаванские сигары. Однако Ольга подозревала, что в этом мире толстая и длинная сигара будет смотреться во рту у девушки более чем двусмысленно.
«Это лишнее», — решила Ольга, представив себя с черной сигарой в зубах и, распотрошив пачку «Кемела» — «А почему, кстати, именно „Кемел?“» — достала из нее приторно пахнущую сигарету.
— Госпожа?! — голос принадлежал высокому крепкому парню с рыжей «шкиперской» бородкой и простоватым взглядом голубых навыкате глаз. Ольга приметила его на противоположной стороне парковочного поля, сразу как только вышла из уборной. Увидела и сразу все поняла, но решила не спешить. Подойти к ней он должен был сам.
— Госпожа?!
— Здравствуй… — она обернулась и приветливо улыбнулась, предоставляя ему представиться первым, потому что опознать бойца в его нынешнем облике, естественно, не могла.
— Антон, — ответно улыбнулся он. — Я был твоим Третьим, госпожа.
Последние слова он произнес почти шепотом и, совершенно не разжимая губ. Теперь, когда он назвался, Ольга его вспомнила. Тогда Третий — просто Третий, потому что входил в первую десятку — выглядел совершенно иначе, что, впрочем, теперь было совершенно неважно, так же как и то, как его звали там.
— Привет, Антон! — сказала Ольга. — У тебя огонька не найдется?
— Есть, — кивнул он и достал из кармана джинсов дешевую одноразовую зажигалку.
— Спасибо, — она прикурила от слабого, заметавшегося на ветру огонька и, выдохнув дым, показавшийся на вкус вполне удовлетворительным, спросила:
— А где остальные?
— Еще двое в машине, — коротко, и по-прежнему не разжимая губ, сообщил Антон. — Пятая — Катарина и Первый бета — Оскар.
«Три…» — но Ольга отчетливо ощущала четверых.
— Еще кто-то в Мюнхене, — сказал Антон, как если бы подслушал ее мысли. — Но кто, я не знаю.
— У вас есть деньги? — сейчас этот вопрос волновал Ольгу больше всего. У нее самой в сумочке оставались считанные гроши. На пару дней хватит, но на авиабилет — нет.
— Нет, — развел руками Антон (Третий так бы не поступил, но Антон уже не был Третьим). — Я на мели. Ребята тоже.
— В Мюнхене неспокойно, — сказала Ольга. — Но если мы хотим успеть, придется рискнуть.
— Как прикажешь, госпожа, — пожал плечами Антон. — Надо — рискнем. В пять тридцать пять есть рейс на Амстердам, в шесть восемнадцать — на Франкфурт, но Франкфурт, кажется, все еще закрыт. В семь ноль пять — Милан. Если вылететь любым из этих рейсов, мы успеваем в Тель-Авив до двух часов дня.
«Молодец», — мысленно похвалила Ольга. Сам догадался или кто из ребят подсказал, но все, что им нужно было теперь знать, узнал.
— Ты молодец, Антон, — сказала она вслух. — Вот от этого и будем танцевать. Кстати, меня зовут Ольга и я из Ульма.
— Очень приятно, — улыбнулся Антон. — А я из Ганновера.
— Вот и хорошо, — Ольга выбросила сигарету и посмотрела Антону в глаза. — Пришли сюда Катарину. Она поедет со мной. И сами тоже двигайтесь. Встречаемся у железнодорожного вокзала в 11 вечера.
— Мы там будем, — Антон еще раз улыбнулся и, повернувшись, пошел прочь.
«Четверо, — Ольга проводила бойца взглядом и, забравшись в Рено, завела мотор. — Совсем неплохо. Может быть нам еще повезет».
Может быть, и повезет, но Ольга на случай не рассчитывала. Она полагалась только на себя и своих людей. Остальное лирика.
10
— Значит, чувствую, — показалось ему, или Викки, действительно, усмехнулась?
— Угомонись, милый, — сказала она, пока Кайданов закуривал. — Какая тебе разница?
«А ведь я тогда вспомнил именно о ней…» — факт был, что и говорить, примечательный. И, как оказалось, Кайданов был рад — насколько он вообще мог сейчас испытывать эмоции — что мимолетная эта мысль, возникшая тогда в его разгромленной «откатом» голове, никуда не исчезла, не пропала, как случается, порой, даже с самыми важными и не случайными мыслями, не забылась. Получалось, что в самый последний свой час, а Кайданов тогда и впрямь считал, вернее, совершенно по-звериному чувствовал, что час именно последний, вспомнил он только Викки. К ней, ради нее — так он понимал теперь свои тогдашние мотивы — а не ради собственного спасения, собирался идти в полумертвом состоянии через весь Мюнхен. Что это могло означать, Кайданов догадывался. Не мальчик. И открытие это его удивило, но не настолько, чтобы он потерял нить рассуждений. Оставалось решить, что со всем этим теперь делать. Впрочем, от трудных вопросов Кайданов давно уже не уходил, и принимать быстрые решения научился тоже. Жизнь, как говорил кто-то из советских классиков, великая школа.
— Есть разница, — сказал он, хотя, видит бог, решение продолжать разговор далось ему непросто. — Есть. Ты ведь настояла на том, чтобы ехать со мной. Ты что-то почувствовала?
— А ты думал, что я ничего не чувствую? — вот теперь она действительно скривила губы в усмешке, и усмешка эта сказала Кайданову о многом. В том числе, и о таком, что узнать о себе оказалось крайне неприятно.
— Думал, — признался Герман, ощутивший вдруг невозможность не только лгать, но и просто обходить трудные вопросы.
Викки посмотрела на него внимательно — он даже в полумраке увидел ее глаза и оценил их выражение, впервые в жизни увидев, какой она, оказывается, может быть — и неожиданно кивнула.
— Так, — сказала она тихо. — Полагал… Может быть, я и сама в этом виновата. Ты же знаешь, я «тень», меня прочесть, если я этого не хочу, не может никто.
«Если не хочет…А я? Я-то хотел?»
— А почему ты не хотела? — вообще-то вопрос был лишний. Ответ на него Кайданов уже знал, или думал, что знает. Но все-таки спросил.
— Я думала, тебе это не нужно.
Ну что ж, она сказала правду.
«Не было нужно, вот в чем дело».
— Значит, виноват я, а не ты, — сказал он после паузы, принимая правду такой, какая есть. — Мне это действительно не было нужно.
