— Мой друг угодил в облаву, — ответил Черт. — Сейчас он в штаб-квартире Бундескриминальамт.
«Бундескриминальамт? А! Вот в чем дело. Это же полиция…»
— Мне очень жаль, — ей действительно было жаль. Очень. Это была та часть жизни этого несчастного мира, которая буквально рвала сердце на части, но что она могла сделать? Что все они — Ольга и четверо ее людей — могли сейчас сделать для этого попавшего в беду брата? Ничего.
— Мне очень жаль, — повторила она и покачала головой.
— Я могу туда пройти, — проскрипел Черт. Казалось, он не обратил внимания на ее слова. — Я пройду и взорву их изнутри. Но выйти вдвоем…Мне нужен кто-то снаружи. Один человек.
«Он в отчаянии, — сказала себе Ольга, вполне оценившая смысл произнесенных слов. — Он в отчаянии, иначе никогда не обратился бы к незнакомым людям».
— Прости, Черт, — сказала она вслух, и голос ее звучал так мягко, как не звучал еще никогда. — В другое время я пошла бы с тобой сама, но сейчас…
— Я не останусь в долгу.
— Не в этом дело, — снова покачала она головой. — Просто сегодня я не могу.
— Извини.
— Стой! — решение пришло по наитию и как раз тогда, когда Черт уже исчез.
— Ты меня слышишь? — окликнула она пустоту.
— Да, — на этот раз Черт материализовался метрах в трех от того места, где стоял еще несколько мгновений назад.
— С тобой пойдет она, — Ольга ткнула пальцем в Катарину, стоявшую по ту сторону машины. — Катарина!
— Здесь! — сразу же откликнулась женщина.
— Пойдешь с ним, — приказала Ольга, не оборачиваясь. — Связь, как условились.
— Есть, — Катарина была солдатом, и смысл приказов был для нее тем, чем и должен был быть.
— Катарина хороший боец, — сказала Ольга. — Это все, что я могу для тебя сделать. Сегодня.
— Я не забуду, — равнодушно ответил Черт и посмотрел на подошедшую к нему женщину. — Пойдем, подруга, — проскрипел он. — Время.
5
— Готова ли ты… — Монгол сделал паузу, предлагая Викки назвать имя, которое она сочтет уместным, и выжидательно посмотрел на невесту, приодевшуюся по случаю свадьбы у Кастора — без сомнения лучшего и старейшего портного в Городе. Разумеется, это была чистая условность, и Монгол понимал это не хуже других. Хоть номером назовись, хоть буквой греческого алфавита, все одно. В чистилище людей нет, есть только личины. Так что, если бог есть, он и так знает, кто на ком сегодня женится, а если нет…
«Тогда, зачем же ты нас такими создал?» — спросил Кайданов и обомлел, осознав, к кому, собственно, обращен его немой упрек, и что он у него спросил. На мгновение, Герману даже стыдно стало, но стыд — такое дело — смешивался сейчас в его душе с почти детской растерянностью, которой он от себя никак не ожидал.
— Рэйчел, — голос Рэйчел вернул Кайданова к действительности, и оказалось, что все его терзания и недоумения уложились в пару-другую выморочных секунд городского времени.
— Готова ли ты, Рэйчел, взять в мужья этого человека, именующего себя в Городе прозвищем Чел? Таково ли желание твоего сердца, женщина?
Монгол говорил тихим — «нейтральным» — голосом, без ажитации и вообще не выражая никаких эмоций. Смысл имели только слова, и, судя по выражению лиц присутствующих — а присутствовало всего несколько человек из тех, кому они с Рэйчел могли безусловно доверять — простые эти слова действительно что-то значили, иначе бы свидетели так на Монгола не смотрели.
— Да, — твердо ответила Рэйчел и, повернув голову, серьезно посмотрела на Кайданова. — Да. Я выбрала его из всех, и пусть бог будет свидетелем, я хочу быть его женой.
И у Кайданова сжало сердце, хотя до этого мгновения он был уверен, что в Чистилище такого произойти не может. Но, оказывается, он ошибался. Может. Произошло.
«Это и есть любовь?» — он просто не знал, как она должна выглядеть эта измусоленная в тысячах песен любовь. И спросить не у кого. Ведь если что он и знал о любви, так это то, что любовь это очень личное чувство, и рассказывать кому-то еще о том, как болит сердце и почему, Кайданов не привык.
Мгновение назад Рэйчел повернула голову и посмотрела ему в глаза. Их взгляды встретились, и он понял, что читает в ее душе точно так же, как и в своей собственной. Сейчас Рэйчел была открыта, и, может быть, поэтому у него сжало сердце и перехватило дыхание. Это был дар такой огромной ценности, что по сравнению с ним меркло все, что один человек мог предложить другому.
«Ну не целку же, в самом деле, предлагать!»
Такая незащищенность дорогого стоила, особенно если ее дарила «тень».
«Любовь?»
Она его любит? А он?
Когда-то давно, на самом деле в другой, бесследно, как он полагал, исчезнувшей жизни, Кайданов любил Лису. Он ее очень любил. Так однажды и сказал. Сказал, «люблю». И случилось это, по глупому стечению их ненормальных обстоятельств, как раз недели за две до побега, и никакого продолжения эта история, естественно, не имела. Это теперь — не здесь и сейчас, а довольно уже давно, но все-таки уже в этой жизни — после такого объяснения они тут же отправились бы в постель. А тогда и там… Кайданов попытался представить себе Лису, ту прежнюю Алису, которой он объяснился в любви, в постели и не смог. Не получалось, а ведь, казалось бы, не анахоретом прожил все эти годы. А тогда он Лису и в купальнике-то видел всего один только раз, не то, что голой.
«И, слава богу», — неожиданно для самого себя решил Кайданов. Не нужно им это было, вот в чем дело. И не любовь это была, что бы он тогда себе ни вообразил, а влюбленность. Просто Лиса была рядом. А если тебе двадцать восемь и рядом с тобой молодая девушка приятной наружности, то, вероятно, вы вместе. А вместе, в их тогдашнем понимании, могло означать или дружбу, или любовь. Вот он и повелся на привычную модель социального поведения. Какая же это любовь, если тогда, на улице, когда в их жизнь вошел Некто Никто, он об Алисе даже не подумал? Нет, не так. Подумал, разумеется, но все-таки совсем не так, как, например, думал сейчас о Рэйчел. Значит, не любил. Любил бы, все могло повернуться иначе. Однако не случилось.
Случилось другое, но вот какое дело. То, что он Лису по-настоящему не любил, Кайданов понял уже через несколько месяцев разлуки, и произошло это именно тогда, когда он осознал наконец, какое она на самом деле чудо, и каким же он был мудаком, что этого не заметил раньше. Но было поздно. Дороги их разошлись, да и «постижение» Кайданова было не сердечным, то есть относящимся к области чувств, а насквозь рассудочным. И он эту разницу почувствовал, хотя до конца, по-видимому, тогда не понял. Но вот теперь все разом к нему и пришло, и любовь — «Значит, все-таки любовь?» — и понимание. Получалось, что, если бы не Рэйчел, так бы дураком и жил. Но однажды в его жизни появилась Викки, и…
