— Что тут странного? — Поднял бровь Виктор. — Выпьешь что-нибудь? Вино, коньяк, виски? Ты ему понравилась, только и всего.
— Да, — кивнула Ольга, от чего закачались тяжелые серьги в ушах. — Понравилась, разумеется. Иначе с чего бы ему хотеть со мной познакомиться?
Виктор с неодобрением посмотрел на вонючую сигаретку и мысленно покачал головой. Такая женщина должна курить что-нибудь более приемлемое, но вмешиваться в личную жизнь своих лейтенантов он себе запретил.
«Не дети, сами разберутся, что такое хорошо, а что такое плохо».
— Ты красивая, — сказал он нарочито равнодушным тоном. — И парень тривиально захотел тебя трахнуть.
— Бесспорно, — она даже не подумала возражать. — Но поскольку сразу реализовать свое желание он не мог, ему пришлось бы, позволь я ему это сделать, за мной ухаживать.
— Оставь ликбез для своих будущих детей, — усмехнулся Виктор. — А я уже взрослый мальчик и знаю, как это происходит. В конце концов, он убедил бы себя, что влюблен, любит… А остальное, как известно, функция воображения, темперамента и культурного опыта.
— Да, конечно, — улыбнулась Ольга, стряхивая с сигареты пепел. — Ты можешь налить мне свой замечательный виски. Мне это не помешает. И вот кстати вопрос. Скажи, разве я тебе не нравлюсь?
— А кому ты можешь не понравиться? — снова усмехнулся Виктор, разливая виски по стаканам. — Ноги, правда, немного тонковаты, но ты же знаешь, на вкус и цвет…
— Но ты меня не любишь и не хочешь. — Она не дала ему свернуть в сторону, продолжая гнуть свою, уже вполне понятную, линию. — И Катарину тоже, хотя у нее как раз и ноги полные и грудь больше моей. Ты любишь кого-то другого… За что?
— А хрен его знает, — честно признался Виктор, вновь припомнив свою первую встречу с Лисой. — Потому я тебя и спросил. Прозит!
— Прозит! — Ольга отсалютовала ему стаканом и отпила немного виски.
— Так за что же она любит Черта?
— Возможно, — осторожно ответила Ольга, возвращая стакан на стол. — Он произвел на нее сильное впечатление.
— Согласен, — кивнул Виктор. — Мужик он неординарный, во всех смыслах. Но не мазохистка же она!
— Нет, — Ольга загасила окурок в пепельнице и снова посмотрела в глаза Виктору. — Во всяком случае, я этого за ней не замечала, но зато Катарина очень романтична. Когда он был без сознания, она заглянула в его записную книжку.
— И? — Подался вперед Виктор, ощущая отчаянную уверенность, что сейчас услышит ответ на свой вполне идиотский вопрос.
— Черт пишет очень красивые лирические стихи. Неожиданно, правда?
9
— Нехорошее какое-то чувство, — Рэйчел поправила перед зеркалом грим на веках и улыбнулась отражению Кайданова. — Прямо, как тогда.
— Как тогда не будет, — твердо ответил Герман и смягчил жесткость интонации ответной улыбкой.
«Как тогда не будет» — это он решил твердо. Что бы там ни случилось, Рэйчел он вытащит, или они умрут вместе, но брать с собой прикрытие он не будет. Они шли на встречу с Лисой и Виктором, а не на войну. И как бы он ни относился к Рапозе и Иакову, предательства он от них не ожидал и, соответственно, не хотел унижать — ни их, ни себя — недоверием. А там, будь, что будет, и, если Рэйчел опять «ухватила опасность за хвост», то так тому и быть. Ведь знать наверняка, что это за опасность и от кого исходит, они не могли, а у самого Кайданова, несмотря ни на что, на душе было ясно и даже неожиданно весело, и предчувствие удачи — неизвестно, правда, какой и в чем — бродило в крови.
«Предчувствие или знание?» — Но вот ответа на этот вопрос он не знал, зато ему хорошо было известно другое: он был влюблен, и он был счастлив.
10
Поставив машину на стоянке перед отелем, Лиса выключила мотор и совсем уже собралась киношным жестом «выставить наружу ножку», тем более что теперь ей уж точно было что и откуда выставлять. Но еще раньше, чем она успела это сделать, подчиняясь какому-то до конца неосознанному, но оттого не менее властному чувству, Лиса неожиданно для самой себя «шагнула в сторону». «Отойти в сторону» — так называла она теперь состояние распределенного сознания, когда оказывалась как бы в двух мирах сразу: физическом, где пребывало ее новое тело, неторопливо покидавшее сейчас дорогущий, как реактивный истребитель, Ламборджини, и ментальном, где всегда холодно и темно, но где Лиса чувствовала себя в полной безопасности. Получалось это у нее теперь, на шестой день экспериментов, не просто легко и непринужденно, но часто, как, например, сейчас еще и спонтанно, а то и непроизвольно. И причин такому положению вещей было несколько. Во-первых, как быстро выяснилось, расщепление сознания зверски выматывало только в начале, потому, вероятно, что Лиса не знала тогда, что и как делает. Однако, как только разобралась, все сразу же пошло, как по маслу, при том не только в смысле легкости, но и в смысле рациональности, если так можно выразиться.
А во-вторых, опыт великий учитель, особенно, когда других нет. И Лиса быстро осознала, что «живую», неразрывно связанную с эмоциональной сферой и интуицией часть свого сознания лучше всего прятать в «нигде и никогда». Там эта сумбурная и не вполне уравновешенная «личность» была в полной безопасности, потому что разглядеть ее было невозможно. Зато сама она оттуда все видела — пусть и не совсем так, как видели глаза Лисы, находившиеся в распоряжении второй половины сознания — и все чувствовала, через «платочек», разумеется, как детский поцелуй, но зато с той степенью незримой силы, которая превращала Лису в настоящую «хозяйку морскую». Зато в мире живых оставалась несколько суховатая, правильная, как брошюра по технике безопасности, и неробкая часть сознания, которую невозможно было заподозрить в отсутствии цельности, и которая не ошибалась и не пугалась, являясь к тому же технической пустотой для любого мага, хотя таковой на самом деле и не являлась.
В принципе, особой необходимости во всем этом декадентстве сейчас, вроде бы, не было. Никакой опасности Лиса не чувствовала и не предполагала, и уж, тем более, не предвидела. Дело, однако, заключалось в том, что при всем своем желании, Лиса просто не успела еще в достаточной степени изучить «их нравы» и была, поэтому, вынуждена «считывать» всю необходимую ей информацию прямо «с листа», вынимая из памяти окружающих или «отгадывая» их ожидания относительно себя в режиме реального времени. Как, например, входят в такой вот ресторан такие, как она, женщины? Что сказать мэтру, встречающему гостью у самых дверей? Или ему вообще ничего не следует говорить? Как сесть за столик, и что выбрать в огромном и составленном на не совсем немецком языке меню? Вопросов было много, но и за ответами далеко идти необходимости не было. Официант ведь и сам знал, что к буйабес — «Буйабес? Ах вот что это такое! Рыбный суп, значит…» — Следует заказать белое вино, а в карте вин такая вот дамочка, как Дебора Варбург должна выбрать какой-нибудь рислинг. Скажем, из долины Рейнгау. Но урожай 1998 года был, по оценкам признанных знатоков, не слишком удачным, и, значит, заказывать следует полусухой Schwarzer Kater 1997 года, причем не лишь бы как, а в голубой бутылке, потому что иначе придется заказывать «шампанское» брют из Мозеля, но Лиса не была уверена, что ей это будет вкусно. Во всяком случае, когда лет десять назад на новый год пришлось пить крымский брют, ей это совсем не понравилось. Так что, на круг, выходило, что распределенное сознание являлось не только лекарством против страха, но и удобным инструментом, как для войны, так и для постижения этого чудесного нового мира.
