Он не раз извинялся и продолжает делать это почти каждый день.
Я не злюсь. Не вижу в этом смысла. Он очень хочет быть настоящей, нормальной семьей, а я… я не знаю, чего хочу я.
Наверное, того же. Конечно, я никогда его не полюблю. Точнее, никого не полюблю. Но мы можем просто жить. Как самые обычные люди. Как семья. Он говорит, что его любви хватит на двоих, и, если он в этом уверен, я не желаю сопротивляться.
А ещё я не понимаю маму… почему она так реагирует? Я больше не несчастна. Она должна радоваться. Я живу. У меня всё хорошо.
Дочь, муж, дом, семейные обеды… это же хорошо! Разве нет?
В разгар моих рассуждений Гриша заходит в комнату совсем не заметно. Я не слышу шагов, поэтому, когда чужие пальцы касаются моей спины, вздрагиваю.
– Ты расстроена?
– Нет. Если только чуть-чуть. Я не понимаю, почему они недовольны… так смотрят, все.
– Они просто завидуют. У нас с тобой всё так хорошо, – его губы касаются моей шеи.
Но я ничего не чувствую. Этот поцелуй, его словно и нет. Ни отвращения, ни наслаждения. Ничего.
– Ты прав. Просто…
– Герда, – шепчет, медленно стягивая лямку моего платья с плеча, – я уже говорил, что ты не должна их слушать.
– Точно. Ты прав.
– Я хочу, чтобы ты улыбалась. У тебя красивая улыбка. И она только для меня. Они так говорят, потому что не любят тебя, ведь ты принесла им столько страданий. И они не могут этого простить. Они слабые. Никчёмные. А я простил тебя, простил и всегда прощу. Я люблю тебя. Только я. Пока мы вместе, всё будет хорошо, ты же знаешь это?
– Знаю, – уголки моих губ сами ползут вверх.
Глава 7
Герда.
Опускаю ноги на коврик, лежащий рядом с кроватью. Он мягкий. Такой мягкий и тёплый…
Зима закончилась как-то внезапно, мне кажется, я так и не смогла до конца понять, была ли она вообще. Дни бегут очень быстро, настолько, что не успеваешь замечать, что происходит вокруг. А может, это действие таблеток? Успокоительное. Не могу без него уснуть. Совсем не могу.
Тяну за край шторы, впуская в спальню дневной свет. На улице склизко и серо. Весенний дождь, оставляющий за собой лишь шлейф тоски. И когда я стала настолько сентиментальна? Спускаюсь на кухню, чувствуя лёгкое головокружение. Уже неделю себя так чувствую. Приливы потери ориентации в пространстве, жуткой слабости… Мама косо поглядывает на меня из-за стола, будто читает мысли.
Не знаю, что это за наваждение.
Жизнь – такая странная штука… мне казалось, я уже умерла, что всё закончилось. Но когда я смотрю на свою дочь, то знаю – я ей нужна. В этом мире есть человек, для которого я – всё. Человечек, которому я нужна. С каждым днём, что Теона находится в Англии, я понимаю это всё больше. Острее чувствуется это расставание, тоска одолевает, со страшной силой. Я пыталась достучаться до Гриши, я так хотела, чтобы он вернул мне дочь, но он меня не слушает. Он знает, как правильно.
Мама говорит, что она ему не нужна. Что он просто избавился от помехи, таким образом. Отправил с глаз долой. Но я в это не верю. Она же его дочь, он не может так поступать. Он должен испытывать к ней то же самое, что и я… ведь должен же.
А теперь, теперь он и сам пропал.
Его нет уже две недели. Он улетел в Чехию, так ни разу и не позвонив. Но мне это не интересно. Мне вообще мало что интересно. Просто Гриша должен привезти Тею из Англии. Мою Тею. Он мне обещал. А теперь его всё нет и нет. И Теи нет…
Стоит об этом подумать, как Назаров залетает в дом. Он кажется таким чужим. Он всегда был чужой. Но моё безразличие сделало его роднее. Я просто привыкла. Смирилась.
Мокрый, холодный, он проходит мимо меня с таким видом, словно я призрак. Нет меня здесь. Мама вытягивает шею, с любопытством смотря в спину моего мужа.
Но, скорее всего, любопытство вызывает не он, а тот человек, что пришёл с ним. Гриша явно раздражён. Слышу лишь, как хлопает дверь кабинета. Мама выбегает ко мне, и, схватив за руку, тащит туда. К дверям, за которыми они только что спрятались.
– Мама!
Она лишь закрывает мой рот ладонью.
– Тихо, – шёпотом.
Мы стоим в тишине. Я слышу голоса, но не разбираю, о чём речь. Не больше комариного писка. А потом тишина сменяется диким рёвом. Гриша кричит что-то о деньгах, о том, что нужно сваливать, о том, что Лукьян теперь не помощник…
При упоминании последнего кожа покрывается мурашками. Меня всегда пугал этот человек. Он никогда не показывал своего лица. Но вот голос… мне кажется, как-то раз я слышала его в телевизоре, на каком-то политическом канале.
Назаров с силой распахивает дверь, почти выкидывая этого незнакомого мужчину нам под ноги.
– Пошли вон отсюда, обе! Чего встали?!
Пячусь. А мама до боли сжимает моё запястье.
– Ау, – вырываю руку. – Где Теона?
Назаров прожигает взглядом и начинает в спешке собирать чемодан. Носится по этажам и ничего не говорит.
Куда он дел мою дочь? Что происходит? Паника во мне достигает апогея. Чувствую холод, всё вокруг плывет, виски пульсируют, и я медленно теряю равновесие.
Мама что-то кричит, но я не понимаю что. Все кружится как в танце. Только шум. Туман и шум. Шум и туман.
– Герда! – мамин голос, едва доносящийся до моего сознания.
Богдан
Август.
– Ну что, молодожёны. Я вас поздравляю! – вручаю маме букет бледно-розовых роз.
– Спасибо, сынок. Идём в дом.
– Тихушники вы, конечно, те ещё.
Мама улыбается, ставит цветы в вазу и просит принести нам чай. Мы сидим в кухне Доронинского особняка. О том, что Ма с Александром Николаевичем расписались, я узнал пару дней назад.
– А что рассказывать? Я, знаешь ли, в не меньшем шоке.
– А с паспортом это он хорошо придумал. Иначе ты бы никогда не согласилась.
– Да уж. Забрать мой паспорт и подсунуть новый как ни в чем не бывало. Меня ГАИ останавливает, а я даже не в курсе, что у меня документы на другую фамилию.
– Ну так отпустили же.
– Конечно, отпустили, пожалуй, они сами там поседели, когда Саша позвонил.
– Представляю…
– Ты надолго? Я тебя год не видела, сидишь там в своей Америке, не прилетел ни разу.
– Я на пару суток. У меня контракт, через три месяца бой.
– Я думала, ты уже от этого собираешься отходить…
– Последний. Подарочек себе к двадцатидевятилетию сделаю, и на пенсию.
– Ну-ну.
– Я серьёзно. У меня и без этого работы навалом. Кстати, после Нового года буду бывать здесь чаще. Мы будем зал в Москве открывать. Молодёжь перспективную вычислять.
