Мама кричит, чтобы знакомая незнакомка убиралась, а потом замечает меня. Замирает. Сглатывает и на автомате поправляет упавшие на лицо волосы. Дует наверх, явно ощущая себя не в своей тарелке.
Охрана продолжает выпроваживать скандалистку, но, походу, она тоже меня заметила.
– Богдан! Пустите, вы, – охране, – я мама Герды, ты меня не помнишь…
Это удар под дых. Сильный такой. Жёсткий. Охрана уже успела засунуть её в машину. Конечно, нарушать спокойствие живущих в этой деревне чревато последствиями.
– Отпустите, – говорю громко.
Бодигарды останавливаются, но смотрят на Марину. Она стоит уперев руки в боки. Кивает. Неохотно.
Ольгу отпускают очень резко, и она падает на землю. Бычары отходят в сторону, но посматривают с готовностью продолжить начатое.
– Спасибо, – поднимается с земли.
– Чего вам нужно?
– У них какие-то проблемы с деньгами, муженёк же сбежал, – вмешивается Мама. – Чтобы вы провалились. Обе! Сколько можно? Твоя дочь ему всю жизнь испортила! А ты? – уже мне. – Чего ты смотришь? Опять понадобился, когда проблемы! Когда ты уже поймёшь: не будете вы вместе! Не будете. У тебя свадьба.
Маму несёт.
– Ма, – обнимаю, – успокойся. Иди в дом.
– Богдан, – начинает плакать.
– В дом её уведите, – охране. – Поехали поговорим, – уже Ольге, – машину сейчас выгоню.
– Сынок, останься здесь. Я тебя прошу, не езди с ней.
– Мам, я ненадолго. В дом её уведите и успокоительного дайте.
Сажусь в тачку и, подобрав Ольгу, еду в город. По дороге звоню Доронину, рассказывая в двух словах о маме и о том, что ей лучше прислать врача. Александр Николаевич разговаривает со мной, как с провинившимся ребёнком, с приемлемым для него недовольством. Но не сообщи я, потом будет лишь хуже.
Мы заезжаем в какой-то ресторан. Ольга семенит за мной следом, а после, смиренно устраивается напротив.
Откидываюсь на спинку стула, складывая руки на груди. Я готов слушать. Готов ли?
– Спасибо, что… просто спасибо, – делает глоток воды из стакана.
– Что вам нужно? Денег? Я дам. Сколько?
– Ты не так понял.
– Сколько? Не вмешивайте меня в свои делишки. Просто скажите сколько.
Я был уверен, когда сюда ехал, что выдержу этот диалог. А стоило ей заговорить, как я понял всю патовость ситуации. Не могу, не хочу её слушать. И знать ничего не хочу. Боюсь я, сука, всё это знать. Тупо боюсь.
– Счёт пишите, куда деньги скинуть, – протягиваю свой телефон с открытыми заметками. – Сегодня вечером они будут уже там.
Ольга набирает цифры, а я смотрю в окно. Чувствую, как она вытягивает ладонь, возвращая мне айфон.
– Это что?
– Это её номер. Позвони ей. Если не хочешь слушать меня, выслушай её. Спасибо, что не ушёл сразу. Только не в деньгах дело. Совсем не в них…
Гольштейн поднимается из-за стола и уходит. А ведь я помню её другой. Сука она последняя в моих воспоминаниях. Видимо, за эти годы действительно всё изменилось.
Домой возвращаюсь к полуночи. Окс оборвала телефон, но я игнорю. Катаюсь по городу и всё думаю о цифрах, что мне написала Ольга. Готов ли я опять во всё это ввязаться?
Ответа нет. Или же он не изменился спустя годы. Знаю только то, что хочу помочь, просто помочь. Наверное, как стороннее лицо. В башке шум. Заезжаю в гараж и поднимаюсь в дом.
Мама сидит на диване в гостиной. Доронин сжимает её ладони, они одновременно устремляют глаза на меня.
– Не спится?
Мама касается Доронинского плеча и поднимается на ноги.
– Что она тебе сказала?
– Я не стал её слушать.
– Тогда где ты был?
– Катался.
– Богдан, ты же понимаешь, что всё повторяется. Нельзя… так нельзя, и Окс звонила. Она волнуется. Герда осталась в прошлом.
– Мама, у неё рак, – натягиваю омерзительную улыбку.
Марина, которая вытянула руку, чтобы коснуться моей груди, замирает. Я вижу, как её глаза затягивает пелена слёз.
– Они тебе звонили?
Молчание.
– Звонили? – повышаю голос.
И конечно же, вмешивается Доронин:
– Нормально с матерью разговаривай.
– Сына своего воспитывайте. Меня не надо. Так они звонили? – спокойнее.
– В обед. Сначала Герда, а потом эта.
– И ты мне не сказала. Почему?
– Я хочу тебя защитить.
– Защитила? По-моему, всё стало только абсурднее.
– Прости меня, сынок. Я не знала. Я правда думала, что это из-за того, что по телевизору говорят. О муже её.
– Ты просто не захотела слушать. Собственно, как и я. Я так устал и иду спать.
– Богдан…
– Завтра. Давай всё завтра.
А ведь в самом начале, ещё в самом начале всё уже было не так. Не легко. Но тогда я думал, что мы справимся. Я справлюсь. Моя самоуверенность сыграла со мной самую злейшую шутку на планете. Я был так слеп и оглушён, что не понимал, как может искалечить жизнь.
Теперь, стоя на пороге чего-то страшного, я осознаю это в разы острее.
Я многое понял. Осознал. Я её люблю. Я всегда её любил. И если я могу хоть как-то ей помочь, то я сделаю всё возможное и невозможное, чтобы вытащить её оттуда.
Я оттягиваю эту встречу не потому, что не хочу. Нет. Я, подобно наркоману при ломке, хочу её увидеть. Но в то же время я боюсь сорваться. Я боюсь самого себя. Своих действий, слов…
Утром я уезжаю из особняка одним из первых. Возможно, просто потому, что не хочу случайно пересечься в этом доме с Ма. Я не злюсь. Я её понимаю. Я всегда её пойму и встану на её сторону, что бы ни случилось. Потому что роднее неё у меня никого нет.
Но сегодня… я лишь хочу обезопасить её от своих необдуманных слов. Я знаю, что они будут, когда мы вновь коснёмся этой темы. Но лучше позже. Лучше не сейчас.
Встречаюсь с Серафимовым, и он лично отводит меня к палате Герды.
Я минуты две стою под дверью и никак не решаюсь войти.
Стучу и сразу открываю дверь, чтобы она меня увидела. Делаю это так, словно боюсь сбежать.
– Богдан…
– Привет, – едва заметно киваю.
– Привет… я не ожидала тебя здесь увидеть.
– Я тоже не ожидал увидеть тебя здесь.
– Я понимаю, что не имела права просить о помощи, но спасибо, спасибо, что ты пришёл. Правда. Я уже не думала… мы вернём все деньги, я… только помоги, пожалуйста. Она же совсем маленькая… ты можешь меня ненавидеть…
