– Позвони Майклу, скажи, что я останусь в Москве. Пусть выдвигается сюда. Потом по рекламе: все проекты сейчас согласовывай со мной напрямую вплоть до минуты. Квартиру нашли?
– Да, где ты и просил. Семь комнат. Двухуровневая.
– Отлично.
Валера открывает мне дверь машины, а сам оббегает ее вокруг.
– Что ещё?
– По залу договорились. Иванычу дозвонились.
– Как он там?
– Тренирует.
– Организуй нам встречу. В субботу, нет, лучше на следующей неделе. У меня дел по горло.
– Окей. Серафимов звонил, ты вне зоны был.
– Чего хотел?
– Сказал, что палата готова.
– Отлично.
Кортеж двинулся в сторону аэропорта Шереметьево, быстро покидая пределы города.
Набираю Доронина. Он обещал меня подстраховать.
– Я вылетаю через час.
– Тебя там встретят. Один мой давний друг, он введёт в курс дела.
– Хорошо. Спасибо.
Сбрасываю, с силой сжимая телефон в кулаке.
Всё, что происходило с Герой эти четыре года, свалилось на меня разом. Оглушило.
Теперь я знаю.
Я всё знаю. Абсолютно всё. До каждой мелочи, детали. Я смотрел видео из их квартиры, дома, изъятые оперативниками у этого ублюдка, пока на недвижимость не нашлись те, кому Гришаня задолжал немало бабла. Видел своими глазами, что он с ней делал. Видел его глаза, полные удовольствия, и с таким же удовольствием скормлю их собакам.
Билет с открытой датой на Фиджи, эта скотина хорошо спряталась от федералов и своих палачей, которые, как стервятники, делили его имущество, но от меня не убежишь. Я хотел достать его из-под земли, и мне его достали. Конечно, для этого понадобились миллионы связей и столько же бабла, но это того стоит. Однозначно.
Теперь я знаю всё, но никогда её об этом не спрошу, если она сама не захочет рассказать. Никогда. Я не хочу её боли. Не желаю причинять её ей этими воспоминаниями.
Иногда мне кажется, что я и есть самое настоящее воплощение её страданий. Я знаю причину, знаю цену, отчётливо понимаю, из-за чего она пошла на такой поступок. Знаю и хочу удавиться. Но это слишком для меня просто.
Она умирала на протяжении четырёх лет. Умирала в этом аду, пока я упивался своим горем и тихо её ненавидел. У меня просто нет права, ни на что больше нет права.
Она считает себя в чем-то виноватой. Глупая. В чём её вина? Что я полнейший дебил, не захотевший во всё это вникнуть ещё тогда, хотя бы год назад? Я же знал, что она врёт, но решил, что это мелочь. Что она предательница и мне нет до неё дела.
А теперь мне тошно от самого себя. От того, что видел, своими глазами видел её страдания. Как он её насиловал, бил, пичкал таблетками. Больной ублюдок, напихал камер повсюду. Они же его и свели в могилу.
Может, не увидь я это своими глазами, приговор был бы другим.
Но после этого… после её криков и боли…
Всё, что с ним сделают, не будет самым страшным отмщением.
Страшно то, что я вижу. Вижу то, какой она стала. Чужая, хрупкая, боязливая, погружённая в себя. Она меня словно боится. Впрочем, после всего, что с ней было, это не удивительно.
Я вижу его близко. Он смеётся, харкая кровью. Мне не хочется пачкать руки, я из этого вырос. Я сделаю всё чужими.
Сажусь на стул, разворачивая его спинкой к моему так называемому собеседнику.
– Привет, ты меня ждал?!
– Не думал, что это твои люди, Шелест, но так даже лучше. Так даже интересней. Как моя бывшая жёнушка? Всё ещё скулит по ночам?
Стискиваю зубы.
– Судя по тому, что ты здесь лично, ты знаешь, что я с ней делал. Ты должен был узнать всё позже. Немного позже, найти её в психушке, в таком состоянии, чтобы её уже не вылечили. Жаль, я не успел, хотя я польщён, что ты пришёл сам.
– Сука, – сжимаю кулаки.
– А ведь это ты во всём виноват. Ты. Помнишь, тогда, в Питере в ангаре? Я никогда не забуду этот чёртов мешок на своей голове, я же тебя запомнил. Месть подают холодной. Я уяснил это с детства. И подкрепил позже, когда помог своему отцу отойти от дел, потому что он всю жизнь говорил мне, что я никто, и эту суку мне навязал тоже он. Не будь её, всё было бы иначе. Она всё всем портит. Тварь. Она была мне не нужна, но она меня послала. Меня! Мне её подарили, она была моей. А ты её забрал. Но я умею возвращать свои вещи.
Прикрываю глаза, медленно выдыхая. Убить его раньше времени будет ошибкой. Большой ошибкой.
– А ребёнок?
Меня перетряхивает, но я задаю вопрос. Даже не вопрос, эта тварь сейчас в таком состоянии, что сам всё выдаст, нужно лишь направить.
– Я так хотел дочь. Хотел дочь от любимой женщины, и я даже поверил, что люблю ее. Герду. Но это обман, её невозможно любить, она неправильная, она убивает всё вокруг себя. Убивает. И девочка, она будет такой же. А моя дочь не может быть такой. Не может. И тогда я подумал, что, возможно, она не моя. Я так долго об этом думал, а потом начал замечать, что она на меня вовсе не похожа. Совсем. Она не мой ребёнок.
– И поэтому ты запихал девочку в «пансионат», избавиться хотел?
– А зачем мне чужой ребёнок? Тебе бы был нужен? Вряд ли. Кому нужно чужое отребье?!
– Интересная позиция. Значит, дочь не твоя? Экспертиза?
– Мне незачем делать экспертизу, я и так всё видел. Она её нагуляла. Герда – шлюха по своей сути. Когда я это понял, то мне захотелось свернуть ей шею, а потом я вдруг снова вспомнил о тебе. Моя месть была так ничтожна. И я захотел всё открыть, лично, тебе. Но всё пошло не по плану. Ты должен был быть на моём месте сейчас. Ты.
Аут. Просто аут и непонимание происходящего. Он вообще живой? Человек? Мудозвон, сука!
Больше я слушать это не намерен. Тяжело сохранять холодную голову. Очень тяжело. Но помучаюсь я позже. Сейчас нужно собрать всё воедино и дать распоряжения насчёт этого ублюдка.
К вечеру я с десяти метров наблюдал за тем, как его не стало.
По возвращении в Москву решаю ещё несколько поставленных перед командой задач и наконец еду к ней.
Я очень ждал этого момента, но должен был быть уверен, что со всем разобрался.
Прошу сделать мой визит в больничку менее освещаемым. А лучше, чтоб об этом никто не знал.
Захожу в палату тихо. Честно, не знаю, что говорить. Совсем.
Герда в таком же замешательстве. Сидит, смотрит. Но когда её губ касается улыбка, словно камень с души сваливается.
Ей уже сказали, что она может собираться и её отпускают на пару недель.
Она беспокойно оглядывается, не понимает, что происходит. Но я пока не готов что-то объяснять. Я просто хочу её отсюда забрать.
