Пока она переодевается, смотрю на её голую спину, вдоль которой чётко виден позвоночник. Тонкая кожа совсем не скрывает выступающие кости. Она похожа на смерть. Бледная, худая… меня коробит от её вида. От того, во что её превратили. И ведь во всём этом немалая заслуга моя. Я тоже приложил к этому руку.
Хочу забрать её отсюда. Просто не могу видеть её здесь. Я до сих пор не верю и не осознаю, что она болеет. Поэтому тащу в квартиру, которую снял.
Умка выглядит растерянной. Мы до последнего не говорили о возможности побыть дома, потому что не хотели обнадёживать зря. В её случае всё может меняться слишком скоротечно.
Когда Ольга уходит и оставляет нас втроём, вижу в Гериных глазах ещё больше тревоги и стеснения. Она отвыкла от меня, как и я от неё. Мы почти чужие. Но я не хочу об этом думать и верить в это.
Но, наверное, вопрос девочки становится чем-то страшным, тем, что приземляет меня, повторно бьёт рожей об землю. Она так искренне, по-детски наивно спрашивает, болеет ли Герда сейчас, и меня накрывает. Умкин ответ затягивает в пучину боли, и я выхожу из комнаты. Мне нужно отвлечься, немного.
Пока она возится с Теоной, иду в зал. Луплю грушу, чтобы унять свою злость. За что ей всё это? Задаюсь этим вопросом в сотый раз. За что?
Герино присутствие чувствую сразу, как она переступает порог зала.
Становится теплее. Иду к ней, садясь рядом. Я многое хочу сказать, но боюсь, что она не готова, я должен дать ей время, ей нужно привыкнуть. А ещё я должен предложить ей пойти к психологу после всего, что с ней произошло. Это поможет ей справиться с эмоциями, но я боюсь её реакции на это предложение.
Но вопреки всем моим страхам, она начинает говорить со мной первая. Не знаю, что я чувствую, когда она вспоминает прошлое. Мы сидим на полу, и она говорит, говорит. Я отвечаю. Теперь я знаю самую главную нашу ошибку. Мы не слышали и не слушали. Мы просто жили и думали, что всё наладится само собой.
Хочу её поцеловать. Я хочу сделать это на протяжении всего времени, что мы здесь сидим. Хочу её потрогать. Почувствовать, вдохнуть её запах, убедиться, что она настоящая.
Притягиваю к себе, касаясь ладонью щеки. Наш поцелуй слишком нежный, словно мы боимся разрушить то, что сейчас есть между нами. Заваливаюсь на спину, прижимая её к себе так крепко, в страхе, что, если отпущу хоть на минуту, она исчезнет.
Целую настойчиво, просто пожирая её губы. Это сильнее меня. Это желание, это тоска, одолевавшая годы.
Она невероятна, моя Гера.
Спускаюсь ниже, касаясь языком шеи, втягивая кожу, заползая ладонями под её свитер. Касаясь талии, спины, огибая её тело, сжимая грудь.
Герда вздрагивает и слегка отстраняется, но я не позволяю. Она мне нужна. Я с ума по ней схожу. Всегда сходил. И плевать мне, как это выглядит. Абсолютно плевать.
Снимаю этот мешковатый свитер со своей девочки, кружево белого бюстгальтера возбуждает ещё больше. Сжимаю её груди, оттягивая кружевную ткань вниз, обвожу пальцем контур ареолы, припадая губами к сосочку, слыша протяжный, глухой стон. Губы сами расползаются в улыбке где-то на уровне её ключицы. Я хочу её. До ломки, как чёртов нарик.
– Богдан, – упирается ладонями в мои плечи, – не надо.
Смотрю в её бегающие глаза, разжимая пальцы.
– Тебе больно, плохо? – сажусь, фиксируя свои ладони на её плечах.
– Нет, дело не в этом. Просто…
– Что?
– Давай не сейчас. Ладно?
И смотрит с мольбой какой-то. Киваю, отпуская её от себя.
Сижу на полу, наблюдая, как она подбирает свой свитер, быстренько напяливает его на себя и выходит за дверь.
Прижимаюсь затылком к стене, а потом поднимаюсь и иду за ней следом. Ловлю у двери в ванную.
– Прости.
– Всё хорошо, Богдан, правда, я… мне тяжело. Я пока не до конца понимаю, что происходит. Точнее, мне очень страшно. Просто страшно.
Она смотрит на меня своими огромными шоколадными глазами, а мне хочется выругаться. Не могу терпеть этот взгляд. Взгляд благодарности, восторга какого-то. Кем она восхищается, кому благодарна, мне? Мне самому от себя тошно.
Герда быстро выходит за дверь, оставляя меня наедине с самим собой.
Герда
В голове миллионы мыслей. Но настойчивее, омерзительнее всех одна – я испорчу ему жизнь. Это клиника, диагноз, я знаю, но ничего не могу с собой поделать. Я боюсь. Я боюсь всё испортить. Но я должна с ним поговорить, рассказать как есть. Я должна, как бы страшно мне ни было. Ведь эти страхи лишь в моей голове.
Откровенничать всегда страшно. Я всегда была пугливой лгуньей. Такой, видимо, и осталась. Потому что теперь я ни за что его не отпущу, ни за что не потеряю. Мне плевать, как это выглядит, абсолютно. Он мой. Он всегда был моим. Я справлюсь со всем, иначе зачем тогда я пережила эти четыре года ада? Чтобы сдохнуть от рака? Слишком просто. Так не бывает. Я сильнее, чем кажусь, гораздо сильнее.
Тело до сих пор трепещет и скулит от его прикосновений. Они были настоящие. Жадные. Я, кажется, напрочь потеряла от них голову, но побоялась переступить черту, лишь потому что не знаю одного – уместен ли секс в моём случае. Это глупо, но мне нужно обсудить это с врачом. А ещё я выгляжу просто ужасно. Кожа да кости. И волосы, касаюсь ладонью головы. В глазах встают слёзы. Останавливаюсь у двери в ванную. Богдан почти сразу оказывается рядом. Пошёл за мной следом.
Чувствую его ладони, которые тянут меня на себя за плечи. Он тащит меня в комнату. Хочется забраться под плед и не показываться до самого утра. Но я говорю. Мне сложно. Тяжело, но я должна это сказать.
– Богдан, ты чувствуешь свою вину?
Шелест замирает.
– Я вижу, что ты её чувствуешь.
Я заметила это ещё тогда, когда он пришёл в первый раз. А теперь, когда я знаю, что он знает обо всём… это же Богдан.
– Ты же в курсе того, что происходило эти годы, ты подтвердил это своим вопросом в зале.
Он сжимает кулаки, но продолжает молчать.
– Твоей вины нет. И не думай, что ты чем-то мне обязан. Это не так, Богдан.
– Всё сказала?
– Нет. Но ты злишься, и я не хочу продолжать.
– Гера!
– Богдан, ты самый замечательный. Ты лучшее, что было в моей жизни, ты всегда мне помогал, мы наломали так много дров, но прошлое в прошлом. Нужно забыть, оставить всё это там.
Он поднимается с кровати и, убрав руки в карманы шорт, встает у окна.
– Богдан, господи, – издаю смешок. – У меня крыша последний год ехала. Он мне такие вещи говорил, обвинял, внушал… а я верила. Сейчас, конечно, анализирую, начинаю осознавать, что это всё под его давлением, но… нормальный человек будет терпеть то, что терпела я? Нормальный человек будет искать выход, просить, нет, кричать о помощи! А я… я просто со всем смирилась. И это не нормально. Я так больше не хочу. Не хочу думать об этом, вспоминать. Я хочу новую другую жизнь, без этой грязи.
