Меня трясет от собственного гнева, и я готов разорвать ее здесь в клочья. От всей этой ситуации, от собственного бессилия…
– Зачем ты так?
– Вы все, ты, Ма, держите меня за идиота! – срываюсь на крик. – Вы обе прекрасно знаете, что все это пустое. Это бесполезно, ничего не будет! И меня не будет, – смотрит мне в глаза, – я больше не спортсмен, даже, с*ка, не человек, так… жалкое подобие.
– Богдан, очень часто случается чудо и…
Не могу это слышать. Какое чудо? Что она несет! Дура. Дура. Она до сих пор не поняла, что как раньше уже не будет. Ни черта не будет. И нас больше не будет.
– Гера, ты дура? Какое чудо? Вали отсюда побыстрее. Если ты ждешь чуда и того, что все будет как раньше, то ты не просто дура, ты идиотка. Безмозглая идиотка. Вали к своему папаше, вали из моей жизни и никогда не возвращайся.
Давай, Умка, возвращайся в привычный мир. К папе и баблишку. Хватит! Наигрались в любовь.
Она сидит не шевелясь еще пару минут, а потом уходит.
– Я приду завтра, – шепчет напоследок.
А меня ломает. Потому что без нее я не могу. Но портить ей жизнь, превращать ее в сиделку калеки у меня не хватит мужества и совести. Я не имею права так с ней поступать. Не имею.
Заношу кулак над головой, со всей дури ударяя им в стену. Сглатываю ком, образовавшийся в горле. Меня переполняет ненависть к себе. Эта жалкая беспомощность…
Закрываю глаза и хочу вырубиться до следующего утра.
Глава 15
Герда.
Принимаю душ и возвращаюсь в больницу. Во мне поселяется больше веры, что все будет хорошо. В палату захожу с улыбкой. Врач говорит, Богдану нужны положительные эмоции.
Я у него постоянно, и до сих пор не задала интересующий меня вопрос. В ту ночь он говорил об измене… точнее, намерениях изменить. Я так хочу спросить об этом, но понимаю, что нет смысла. Для меня это ничего не изменит. Совсем.
– Привет! Ты как?
– Живой, – отмахивается от меня, как от назойливой мухи.
Становится неуютно. И обидно…
– Богдан? Что-то случилось? Что с настроением?
– Я же сказал, все нормально, – смотрит сквозь меня.
Меня перетряхивает от его замогильного голоса. Пытаюсь улыбнуться и взять его за руку, но он не позволяет.
– Богдан? – хмурюсь. – Расскажи, я не понимаю… я что-то сделала не так?
Он молчит. У меня все переворачивается внутри. Гнев застилает глаза.
– Это отвратительно с твоей стороны, я сижу здесь с тобой постоянно… а ты ведешь себя так, будто я тебя чужая!
– Так не сиди. Уходи. Я тебя здесь не держу. Можешь катиться на все четыре стороны. Мне твоя жалость, как и бесполезная помощь, ни к чему.
Каждое его слово протаскивает меня через терновник моих страхов. Как… зачем он…
– Зачем ты так?
– Вы все, ты, Ма, держите меня за идиота! – орет так, что у меня закладывает уши.
– Вы обе прекрасно знаете, что все это пустое. Это бесполезно, ничего не будет! И меня не будет, – смотрит мне в глаза, а я отчетливо вижу, как в них главенствует гнев, – я больше не спортсмен, даже, с*ка, не человек, так… жалкое подобие, – ухмыляется, смотря на меня как на мусор.
– Богдан, очень часто случается чудо и…
Его смех парализует меня. Говорить я не могу. Он смеется, выплевывая остатки своей ярости.
– Гера, ты дура? Какое чудо? Вали отсюда побыстрее. Если ты ждешь чуда и того, что все будет как раньше, то ты не просто дура, ты идиотка. Безмозглая идиотка. Вали к своему папаше, вали из моей жизни и не возвращайся.
Он отворачивается и больше ничего не говорит. Я сижу в ступоре. До меня еще не дошло, что он выгоняет меня. Что не хочет видеть. До меня это не дошло, поэтому я и сижу. Чего-то жду. Жду, что он остынет и извинится. Но он не остынет и не извинится. Он хочет, чтобы я ушла…
Он эгоист, который считает, что плохо в этой ситуации только ему. Вытираю слезинку и встаю с края кровати.
– Я приду завтра, – шепотом.
На ватных ногах доползаю до первого этажа, почти падая там в кресло. Голова кружится, низ живота тянет. Мерзкая, колющая боль, словно меня изнутри протыкают иголками. Скручиваюсь в надежде, что отпустит. Пытаюсь подняться, но не могу. Меня ведет, а перед глазами то и дело проплывают черные пятна.
– Вам плохо?
Чей-то голос еле слышно прорывается сквозь шум и громкое сердцебиение.
– Тут девушке плохо!
А дальше я открываю глаза на кушетке в небольшой палате.
Резко пытаюсь подняться, но из-за адской боли в затылке только всхлипываю и кладу голову обратно на подушку.
Что со мной произошло? Чувствую слабость во всем теле.
– Герда, у вас произошел выкидыш, это связано со стрессами, которые вам пришлось пережить в последнее время, – лечащий врач Шелеста, видимо, решил взять на себя этот нелегкий разговор.
Возможно, я бы отреагировала иначе. Но у меня нет сил. Я пуста. Я ничего не чувствую.
– Я была беременна? – еле передвигаю губами. Это для меня тоже новость.
– А вы не знали?
Отрицательно качаю головой.
– Пожалуйста, не говорите ничего Богдану. Мы все равно были не в курсе о ребенке. Никому не говорите.
Врач смотрит на меня понимающе. Он, как и я, понимает, что у Шелеста окончательно съедет крыша.
– Можно я немного побуду одна?
– Конечно. И сегодня лучше езжайте домой.
Киваю.
Как и советовал врач, после девяти я сижу в нашей квартире на кровати и опустошенным взглядом рассматриваю помещение. Наши фотки, разбросанные вещи, огромного медведя, грушу, под удары о которую я частенько просыпалась. Губ касается улыбка.
Ложусь на кровать, сворачиваясь в клубочек. Свет не выключаю. Не смогу уснуть в темноте. Мне так страшно. Я потеряна. Больше нет Богдана, который скажет мне, как поступить, который возьмет всю мою боль на себя.
Засыпаю очень быстро. Вся усталость последних дней просто не дает мне времени для размышлений.
Утром я опять сижу в коридоре больницы. Боюсь зайти в палату. Мне страшно, что все, что было вчера, повторится вновь.
Смотрю на свои ноги, не замечая, как рядом появляется Марина Юрьевна.
– Привет.
– Здравствуйте, – пытаюсь улыбнуться, но не выходит.
– Как ты? Мне сказали, что тебе вчера стало плохо…
– Стало. Уже все хорошо, не переживайте. Он меня вчера выгнал. Сказал, что ничего не изменится. Что мне делать? Марина Юрьевна? Что я должна сделать в этой ситуации? – глаза наполняются слезами. – Что? Скажите мне!
