— Вы имеете в виду развод, верно? — Когда Джулия взглянула на Тома, он пояснил: — Генри рассказал мне об этом.
— Значит, Генри рассказал вам слишком много.
— Я поражен, сколько ему удалось узнать о вас всего за одни выходные.
— Он напоил меня. Я разговорилась.
— Тот человек, с которым я видел вас на прошлой неделе в вашем саду… Это бывший муж?
Джулия кивнула:
— Ричард.
— Ваш разговор был не особенно дружелюбным, если можно так выразиться.
Она резко откинулась на спинку стула.
— Не думаю, что разведенные пары могут общаться по-дружески.
— Наверняка такое возможно.
— Вы это знаете по собственному опыту?
— Я никогда не был женат. Но мне хочется думать, что двое людей, которые когда-то любили друг друга, навсегда сохраняют особую связь. Даже если что-то разладилось.
— Ой, звучит замечательно, правда? Любовь до гроба!
— Вы не верите в нее?
— Возможно, верила семь лет назад, когда выходила замуж. А теперь мне кажется, что Генри все делает правильно. Лучше быть холостяком и коллекционировать вино. Или завести собаку.
— Или высадить сад?
Джулий положила на стол письмо, которое читала, и посмотрела на Тома.
— Да. Высадить сад. Лучше уж наблюдать за тем, что растет, чем за тем, что умирает.
Том откинулся на спинку стула.
— Знаете, когда я на вас смотрю, у меня возникает странное ощущение.
— Какое?
— Мне кажется, мы уже где-то встречались.
— Встречались. В моем саду.
— Нет, еще раньше. Клянусь, я помню, что мы встречались.
Джулия безотрывно следила за тем, как в глазах Тома пляшут отблески каминного огня. «Такой привлекательный мужчина, как вы? — подумала она. — О, я бы запомнила эту встречу».
Том взглянул на стопку документов.
— Что ж, думаю, я должен помочь вам и больше не отвлекать. — Он взял в руки несколько лежавших сверху страниц. — Вы говорили, что ищете упоминания о Розе Коннелли?
— Присоединяйтесь. Она ведь ваша родственница, Том.
— Думаете, это ее кости обнаружили у вас в саду?
— Я знаю только, что ее имя постоянно возникает в письмах от Оливера Венделла Холмса. Для нищей ирландки она произвела на него слишком сильное впечатление.
Устроившись поудобнее, Том принялся читать. А за окном усилился ветер, и волны начали биться о скалы. От попадавшего в трубу воздуха пламя в камине дрожало.
Том подался вперед, и его стул заскрипел.
— Джулия!
— Да?
— Оливер Венделл Холмс подписывал письма инициалами? Джулия взглянула на придвинутый Томом листок.
— Боже мой! — воскликнула она. — Мы должны сказать об этом Генри.
22
1830 год
Казалось, сегодня никому нет дела, что он фермерский сын.
Передав пальто и шляпу горничной, Норрис вдруг с ужасом осознал, что на его жилете не хватает одной пуговицы. Но девушка присела в реверансе и почтительно склонила голову — так же она приветствовала и хорошо одетую семейную пару, вошедшую до него. Не менее теплый прием ожидал его и дальше, когда Норрис шагнул навстречу доктору Гренвиллу.
— Господин Маршалл, мы рады, что вы смогли прийти нынче вечером, — проговорил профессор. — Разрешите представить вам мою сестру, Элизу Лакауэй.
Норрис сразу понял, что перед ним мать Чарлза. У нее были такие же голубые таза и светлая, алебастровая кожа, даже в ее годы выглядевшая безупречно. Но взгляд ее был более открытым, чем у сына.
— Вы тот молодой человек, которым так восхищается мой Чарлз, — догадалась она.
— Даже не представляю, отчего, госпожа Лакауэй, — скромно ответил Норрис.
— Он говорил, что среди них вы самый искусный анатом. Рассказывал, что ваша работа выделяется опрятностью, и больше никто не способен с такой точностью препарировать лицевой нерв.
Эта тема показалась Норрису неподходящей для светского общества, и он вопросительно взглянул на доктора
Гренвилла. Тот лишь улыбнулся.
— Покойный муж Элизы был врачом. И наш отец был врачом. А теперь, к большому несчастью, ей приходится мириться со мной, так что она вполне привыкла к несуразным беседам за ужином.
— По мне, все это довольно увлекательно, — подтвердила Элиза. — В детстве отец часто приглашал нас в анатомическую залу Будь я мужчиной, я бы тоже занялась изучением медицины.
— И отлично в этом преуспела бы, дорогая, — подсаживая сестру по руке, заверил Гренвилл.
— Как и множество других женщин, если бы им представилась возможность.
Доктор Гренвилл смиренно вздохнул.
— Уверен, что этот вопрос ты еще не раз поднимешь нынче вечером.
— А вы не считаете это трагической ошибкой, господин Маршалл? Пренебрегать талантами и способностями половины человечества?
— Элиза, прошу тебя, позволь бедному мальчику выпить хотя бы бокал хереса, прежде чем ты перейдешь к своей любимой теме.
— Доктор Гренвилл, я не прочь обсудить этот вопрос, — возразил Норрис. Взглянув в глаза Элизе, он увидел там живой ум. — Госпожа Лакауэй, я вырос на ферме и многое знаю о скоте. Надеюсь, вы не сочтете мое сравнение унизительным. Но я ни разу в жизни не видел жеребца, который был бы смышленей кобылы, или барана, который смекалкой превосходил бы овцу. А если благополучие потомства под угрозой, именно самка становится поистине грозной. Даже опасной.
Гренвилл рассмеялся.
— Речь истового защитника! Элиза одобрительно кивнула.
— Я запомню ваше сравнение. И даже использую его в следующий раз, когда начнется обсуждение этого вопроса. Господин Маршалл, а где находится ферма, на которой вы росли?
— В Белмонте, мэм.
— Ваша матушка наверняка гордится тем, что вырастила такого прогрессивно мыслящего сына. Я непременно гордилась бы.
Упоминание о матери весьма некстати разбередило былую рану, однако Норрису удалось удержать улыбку.
— Она наверняка гордится.
— Элиза, ты ведь помнишь Софию, верно? — спросил Гренвилл. — Лучшую подругу Абигейл.
— Конечно. Раньше она часто приезжала к нам в Вестон.
— Господин Маршалл ее сын.
Элиза, чей взгляд снова переместился на Норриса, внезапно напряглась и, похоже, что-то распознала в лице юноши.
— Вы мальчик Софии.
— Да, мэм.
— Боже мой, ваша матушка не навещала нас уже много лет, со дня смерти Абигейл. Надеюсь, она здорова?
