Полдня я хожу по квартире, не зная, куда себя деть. Телефон продолжает разрываться, он звонит просто постоянно, а я, как мазохистка, даже не выключаю звук, словно мне важно знать, что он хочет объясниться...
Нет, я садистка, дающая ему надежду, но уже давно всё решившая для себя. Я не вывезу эти отношения, они превратятся в яд, отравят нас и всё вокруг.
Скидываю и выключаю телефон, хватит. Ключ в двери поворачивается два раза, и я вижу зашедшую маму, слышу её голос, но ничего не понимаю, будто смотрю фильм на японском языке.
- Эля, всё хорошо?
Кладу телефон на шкафчик в прихожей и, поджав губы, молча иду на кухню. Мама следует за мной, с опаской наблюдая за моими действиями.
Я, как робот, достаю из холодильника молоко, варю кофе и ставлю перед нами чашки.
- Нужно поговорить, - получается холодно, возможно, даже отрешённо.
- О чём?
- Авария. Я знаю, кто виновник.
Мама меняется в лице.
- Кто? - сжимает кружку в ладонях. - Точнее, откуда ты...
- Это Доронин, - кривлю губы, - это он в ту ночь, - обрываю себя, чувствуя холод и дрожь в пальцах.
Мама ошарашенно глядит перед собой, подбирая слова.
- Данил? Ты уверена? Может быть, это ошибка?
- Он сам мне сказал, точнее, трусливо признался. Маленькая случайность... маленькая случайность, мам.
- Господи…
Мама молча смотрит в одну точку, ей сейчас так же плохо, как и мне, с одной лишь разницей, Доронин для неё чужой. Да, она хорошо к нему относилась, но это другое. Во мне же бушует вулкан противоречий.
- Элечка, доченька, всё будет хорошо, слышишь? Мы со всем справимся, - сжимает мою ладонь, - со всем.
- Мама, как мне теперь жить? Что мне делать?
- Всё будет хорошо, - она шепчет это как мантру.
***
- Ты не собираешься ей сказать?
Этот вопрос Шелест задавал мне уже раз сто. Он спрашивал, а я либо молчал, либо резонно подмечал, что это не его дело.
Но сегодня я проснулся с одной-единственной мыслью: а я ей скажу? Когда-нибудь?
Не скажу, у меня не хватит духа начать этот разговор. Моя тайна превзошла себя, я перешёл черту, и теперь моя совесть медленно поглощает все внутренности.
Две последние недели на снотворном и успокоительных таблетках. Две недели...
А теперь, сидя в пустой квартире, я хочу удавиться. Я слабак, подлец, почти убийца. Я убиваю её постоянно. Я тот, кто её не достоин, это мучает. Очень мучает. Что мне теперь делать? Как дальше жить? Без неё плохо, а зная, что я натворил, совсем не реально.
Кто прислал ей это сообщение? Ответ один, я уже его знаю - Дягилев, больше некому.
Звонок в дверь как удар молнии, поворачиваю голову, но желания подняться и открыть нет. Пусть проваливают, пусть все проваливают к чертям!
В личине проворачивается ключ, и я слышу стук каблуков. Марина появляется в проёме комнаты, пробегая оценивающим взглядом по моей спальне, прищуривается, видя бутылки, убирает руки в карманы брюк и садится в кресло почти напротив.
- Данил, что произошло? Я ничего не поняла в тот вечер, вы поругались? Поэтому ты тут - поджимает губы, - пьёшь? На работе не появляешься, отец в бешенстве. Хотел приехать лично, но я его отговорила.
- И поэтому тоже, - откидываю голову, закрывая глаза.
- Расскажешь, что у вас случилось?
Думаю, после моего рассказа её позитивный настрой исчезнет.
- Я, - облизываю пересохшие губы, - два года назад я и Дягилев попали в аварию, за городом. Столкновение на большой скорости, трое пострадавших, все выжили. Только Эля получила серьёзные ожоги, её подруга травму позвоночника… Но я тогда не знал, - качаю головой, - я не хотел, я был рядом. Меня не было за рулем… не было. Но она не поймёт, теперь она знает, что я был в той машине, теперь знает…
- Что значит теперь? А раньше как она могла этого не знать? Вы же встречались, в конце концов. Её что, не было на суде?
Марина уже всё понимает, но до сих пор верит в лучшее, в то, как бы это было в цивилизованном мире.
- Ты серьёзно? Какой суд, Марин? Не было суда. Ничего не было. И нас с Дягилевым там не было.
- Не было, - шепчет, касаясь ладонью щеки, - а пострадавшие, им помогли?
- Нет. Дело просто замяли. Я даже не знал, что были пострадавшие, ничего не помнил. Полгода назад искал оставшуюся информацию, потому что она мне сказала, что попала в аварию…
- Значит, твой отец отдал такое распоряжение…
Её голос стал другим, Марина опустила глаза, как-то небрежно качнула головой и, поднявшись с места, без слов вышла из квартиры.
Утром я поехал к универу, телефон начал разрываться от звонков, стоило мне его включить. Отец, он названивал и названивал, ещё немного, и меня окружит его охрана, я это чувствую, но плевать, мне нужно с ней увидеться, поговорить. Всё остальное, во главе с моим отцом, пусть катится в Ад!
Я не знаю, что могу сказать в своё оправдание, но я должен попытаться. Она должна знать, что за рулем был не я. Должна это понять, потому как в последнюю нашу встречу всё её внимание рассеялось на словах: я был в той машине...
Я должен достучаться, обязан рассказать, я не могу её отпустить. Я её люблю, она мне нужна.
Это крах, настоящий, необратимый, но я же старался, я хотел помочь и помогал, всё это время я пытался сделать для неё хоть что-то хорошее. Это не искупает, но даёт, возможно, какой-то маленький шанс на её прощение.
С обеда я сижу у дверей университета, загнав машину под самые ступени. Люди всё выходят и выходят, а её нет. Прошло уже два часа, сейчас должна закончиться пятая пара, где ты, Эля?
Я вижу открывающуюся дверь как в замедленной съёмке и резко вылетаю из машины. У меня есть пара минут, чтобы её перехватить, не дать уйти.
- Эль.
Разумовская останавливается, я вижу, как вздымается её грудь, как пальцы сжимают ручку сумки.
- Нужно поговорить, - подхожу вплотную.
Эля мечется, её глаза изучают пространство вокруг и совершенно не касаются меня.
- Ладно, - кивает. - Давай пройдёмся.
- Я могу отвезти тебя домой.
- Нет. Пройдёмся, - обходит меня стороной, начиная сбегать по ступенькам.
Иду следом, мы просто идём вперёд. Я должен сказать, должен как-то начать этот разговор, но слов нет. Мне хочется её обнять, но я понимаю, что это невозможно. Убираю руки в карманы, чувствуя её волнение и отторжение.
- Говори, Доронин, ты хотел мне что-то сказать.
- За рулем был Дягилев, я сидел ря...
