— Чарли? — Она подозрительно оглядела Дэвида и Кейт через приоткрытую дверь. — Ну да, он жил здесь.
За ее спиной орал телевизор, показывали игровое шоу. Иногда мужской голос громко выражал свое сопереживание участникам. Она обернулась и крикнула:
— Эбби! Да сделай ты потише эту штуку! Не видишь, я говорю с людьми! — и снова обернулась: — Он больше не живет здесь. Самоубийство. Полиция уже была.
— Мы просто хотим посмотреть его комнату, — сказала Кейт.
— Зачем?
— Нам нужна о нем информация.
— Вы из полиции?
— Нет, но…
— Вы не можете сюда войти без ордера. Полиция и так мне тут все перевернула. Всех жильцов заставила нервничать. И к тому же мне приказали никого не пускать. — По ее тону можно было понять, что указания даны очень высоким начальством. Показывая, что разговор окончен, менеджер стала закрывать дверь, но Дэвид придержал ее рукой.
— Мне кажется, вам бы не помешал новый свитер, миссис Таббс, — спокойно заметил он.
Дверь немного приоткрылась. Тусклые щелочки глаз оглядели Дэвида.
— Мне нужно много новых вещей. — И когда в комнате раздался очередной вопль, добавила: — Например, новый муж.
— Вот тут я вам не могу помочь.
— И никто не может. За исключением нашего Господа.
— А Его милость может проявиться неожиданно. — Дэвид ослепительно улыбнулся, и миссис Таббс напряглась в ожидании обещанного чуда.
Он явил его в виде двух двадцатидолларовых банкнотов, которые сунул ей в руку. Она взглянула на деньги.
— Хозяин отеля меня убьет, если узнает.
— Он не узнает.
— Платит гроши, — продолжала она, — из которых я должна давать городскому инспектору. — Дэвид сунул ей еще двадцатку. — Вы ведь не инспектор? — Она спрятала деньги под свитером. — Нет, вы не похожи, он так не одевается. — Она зашаркала по коридору, предварительно захлопнув дверь в комнату, где орали телевизор и Эбби, и повела их к лестнице. Всего один пролет, но каждый шаг давался ей с трудом, и, поднявшись, она дышала шумно, как меха аккордеона. По вытертой дорожке она подвела их к двери с номером 203 и достала ключ.
— Чарли жил здесь около месяца, — задыхаясь, произнесла она, — жил очень тихо. Никаких с ним хлопот. Не то что другие.
В другом конце коридора приоткрылась дверь, из нее высунулись две детских головы.
— Чарли вернулся? — крикнула девочка.
— Я уже говорила вам, он ушел навсегда.
— Но он вернется?
— Вы что, дети, оглохли? И почему вы не в школе?
— Гейб болеет, — объяснила девочка, и как бы в подтверждение малыш Гейб рукой вытер сопливый нос.
— Где ваша мать?
Девочка пожала плечами:
— Ушла на работу.
— И оставила вас тут без присмотра. Еще дом сожжете.
Дети опечаленно покачали головой.
— Она забрала с собой наши спички, — ответил Гейб.
Миссис Таббс отперла дверь.
— Ну вот, смотрите.
Первое, что они увидели, — шмыгнувшую в щель крысу. В комнате стоял удушающий запах табачного дыма.
Кейт прошла к окну и отдернула занавески. Через грязное стекло в комнату ворвалось солнце.
— Только ничего не трогайте.
Было ясно, почему она так боялась инспектора. Около мусорной корзины стояла крысоловка, временно пустая. С потолка свисала голая лампочка, провода были оголены. На одноконфорочной плитке стояла сковородка с толстым слоем горелого жира.
— Дети чуть не сожгли весь дом месяц назад. Надо бы выгнать, но мать платит наличными.
— И сколько стоит здесь комната? — спросил Дэвид.
— Четыреста долларов.
— Вы шутите.
— Но у нас хорошее место. Рядом автобусная линия. Бесплатно вода и электричество.
По стене пополз таракан.
— И мы разрешаем держать в отеле животных.
— Какой он был, миссис Таббс? — спросила Кейт.
— Чарли? — Она пожала плечами. — Как вам сказать. Он был тихий, никогда не шумел. Ни громкого радио, ни пьяных воплей, ни на что не жаловался, ничего не требовал. Мы его и не замечали.
Миссис Таббс уселась на стул, глядя, как они осматривают комнату. Несколько мятых рубашек висели в шкафу, пара кусков мыла сложены под раковиной, носки и белье в ящике. Кейт подошла к окну и посмотрела на улицу. В открывшейся панораме — высокий проволочный забор, за ним заброшенный пустырь с битыми бутылками, ржавеющими машинами. Там же валялось несколько пьяных. Это было дно, дальше опускаться некуда — разве что в могилу.
— Кейт?
Дэвид обратил ее внимание на лежавшие на столике листы бумаги. Она подошла и взглянула. Это были стихи.
Восемь — прекрасно.
Девять — тоже хорошо. А теперь тебе десять.
С днем рождения, Джоселин, пусть сбудутся желания.
— Кто это — Джоселин? — спросила Кейт.
— Та малышка, соседка. Мать за ней с братом не смотрит. Всегда на работе. Или так она это называет.
Дэвид нашел в ящике стола бутылочку с таблетками галидола, прописанные доктором Немечеком из городской психиатрической клиники.
— Это его психиатр, — сказала Кейт.
— Посмотри, что я еще нашел. — Он показал небольшую фотографию в рамке.
Лицо на фотографии показалось ей знаковым. Она взяла ее и поднесла к свету. Это был всего лишь моментальный снимок — молодая женщина улыбалась в объектив, и первое, что бросалось в глаза, — прекрасные карие глаза, слегка прищуренные от солнца. В них была вечность… В простом белом купальнике она стояла на берегу, фоном служили предвечернее небо и море. Хотя она приняла соблазнительную позу, в ней была невинность, как у ребенка, претендующего быть взрослым.
Кейт вынула фото из рамки. На обратной стороне была надпись: «Жду, когда ты вернешься ко мне. Дженни».
— Дженни, — тихо произнесла Кейт. Она долго смотрела на эти несколько слов, написанные женщиной, которой уже давно нет. Она думала об этой ужасной комнате, пустоте и одиночестве. Чарли Декер ничего не имел, кроме пары носков и рубашек, и его единственной ценностью была эта фотография женщины, у которой в глазах вечность. Трудно было поверить, что она когда-нибудь может исчезнуть из памяти.
— Что будете делать с его вещами? — спросила она у миссис Таббс.
— Продам. Ведь он остался должен за неделю. Хотя что тут можно продать? За исключением этого. — Она указала на фотографию.
Кейт еще раз взглянула на смеющиеся карие глаза.
— Да. Она очень красива, правда?
