Картинка не исчезает, не разваливается на осколки. Я вижу, как на алтарь летит чёрная пыльца — феи начали свой хоровод. Их кружит не меньше десятка, и каждая стряхивает с крыльев антрацитовый порошок.
Я вижу прошлое, да?
Жидкость на алтаре — называть это кровью язык не поворачивается — съёживается, собирается комком. Зрелище… мерзкое. На вид получается… согнутый баклажан. Один конец заметно толще, а более тонкий закруглён. До меня не сразу доходит сходство с зародышем.
Картинка раскалывается, и я вижу следующий “кадр”. Льяна отчаянно не хочет мне его показывать. От неё же я понимаю, что по времени прошла неделя.
Я ещё крепче впиваюсь в Льяну.
На алтаре теперь не зародыш, а кокон достаточно большой, чтобы в нём поместился человек. Льяна проводит лезвием по “кожуре”, и… на алтаре появляется её собственная копия. Я смотрю с ужасом. И, кажется, пазл начинает складываться.
— Без души ничего не получится, — со знанием дела заявляет феечка.
— Мне не нужна чужая душа.
— Но Юни права, — подхватывает другая фея. — Без души никак.
Новое воспоминание фрагментарное — Льяна ловит душу. Когда-то давным давно в тёмно-серую паутину попала я.
Картинки-кадры вновь теряют чёткость, последовательность.
По большому счёту я увидела лишь один эпизод, но он многое объяснил — изначально Льяна была тёмной, но ей на время потребовалось стать понарошку светлой, и она из собственной крови создала свою копию, в которую и запечатала жившую в ней тьму.
Выходит… я не я? Копия, подделка, фальшивка. Открытие обескураживает. Даже разгадка тайна внешнего сходства с Льяной не вызывает ни малейшего отклика. Нет же! Я как раз я, душа, случайно втянутая в чудовищный ритуал. Чужая внешность не лишает меня собственной личности.
— Так ты создала двойника, использовала его как сосуд собственной сила, а пустоту заполнила фальшивом светом? — спрашиваю я.
Не столько рассчитываю на ответ, сколько, проговорив вслух, пытаюсь разложить полученные сведения по полочкам.
Я же для двойника заменяла родную душу, чтобы он не погиб…
Сколько жизней я прожила с привязанным чужим грузом?
А сколько жизней прожила Льяна? Она перерождается с памятью о прошлом?
С этим надо разобраться…
На древнюю ведьму она совершенно не похожа. Не внешне, а ментально. Мы настолько тесно соприкоснулись, что я прекрасно чувствую её личность — ровесница, но никак не зрелая женщина. От Льяны веет импульсивностью и юношеским максимализмом.
— Я не отдам ключ! — кричит она и разрывает дистанцию.
Видения тают, я возвращаюсь в реальность, ту самую, где я балансирую на краю пропасти.
Льяна вновь опережает, тянется к некогда принадлежавшей ей силе.
Я бросаюсь ей наперерез.
Я как никогда остро желаю жить.
— Госпожа? — откуда-то издали доносится до меня удивление Ариэля.
Не знаю, что он делает. Я открываю глаза и рывком переваливаюсь через бортик алтаря. Больно ударившись локтями и коленями, я радуюсь, что голова цела.
Фея… Опаснее всего именно фея с её оковами. Я хватаю с пола брошенное платье и широко замахиваюсь. Подол раздувается парусом. Фея юрко взлетает к потолку, но краем я её всё же цепляю, и девочка с крылышками падает на пол. Когда-то в детской книжке я прочитала, что бабочек нельзя хватать за крылья — стираются чешуйки и бабочка теряет способность летать — но можно осторожно захватить с боков. Не знаю, правда ли это, да и у феи крылья стрекозиные, прозрачные, без чешуек. Я заставляю фею сложить крылышки и сжимаю двумя пальцами.
На писк и протесты не обращаю внимания — крылья источник её магии.
Льяна лежит на полу, тяжело дышит. Глаза закрыты, но ресницы подрагивают — вот-вот очнётся.
Ударить?
Я не настолько озверела, хотя здравый смысл подсказывает, что поверженного противника правильнее добить, чем дать ему оклематься и добить уже тебя. Но…
Обувшись и натянув платье, при этом ухитрившись не отпустить обмякшую фею, я оглядываюсь — выход из зала один. И я, хромая на правую ногу, припускаю прочь. Одновременно я пытаюсь позвать Ариэля. Я не особенно рассчитываю на ответ, но он приходит:
“Потерпи. Я уже в доме и спускаюсь за тобой”.
“Спасибо”.
Коридор тянется по прямой, без ответвлений. Впереди появляется стена, пустой, ничем не закрытый проём, а за ним зал, по обеим сторонам которого зарешёченные ниши, в одной из которых я вижу сестрёнку.
— Лизи.
— Янри! — она бросается к прутьям. — Янри, мне страшно.
— Я с тобой, — успокаиваю я.
Левее решётки замочная скважина. Я ни разу не взломщица, не представляю, как открыть. Магией? Тёмно-серый дымок срывается с ладони и заполняет отверстие.
— Янри, — всхлипывает сестра.
— Ты знаешь, где родители? — отвлекаю я.
Лучше бы они были где-то поблизости.
— Что ты делаешь? — раздаётся за спиной.
Я пугаюсь, но тотчас узнаю голос Ариэля. Обернувшись, убеждаюсь, что это действительно он. Ариэль подходит с видом хозяина жизни, приобнимает меня за плечи. Жест получается неожиданно естественный, каким-то родным, и я приваливаюсь к его боку.
— Пытаюсь открыть.
— Кто же так взламывает? — хмыкает он, отвешивает замочной скважине щелбан, и решётка легко отходит в сторону.
Криминальные таланты, конечно.
Я невольно вспоминаю заверения Льяны, что быстро Ариэль меня не найдёт. Как показала практика, она крупно ошиблась.
Лизи бросается ко мне, обнимает поперёк живота, хватается с отчаянием утопающей.
— Льяна появится в любой момент, — сообщаю я на мой взгляд самое важное и показываю фею. — А с ней что делать?
Обмякшую малышку я продолжаю держать за крылышки. Меня смущает её состояние. Похоже на притворство, но если я навредила… то отпускать опасную противницу всё равно не готова.
— Тише, — успокаиваю я Лизи.
Ариэль, не обращая на наши с сестрой нежности ни малейшего внимания, достаёт из-под полы пиджака прозрачную фляжку, выкручивает пробку и поворачивает фляжку горлышком ко мне:
— Бросай сюда.
Полуобморочная фея мигом оживает:
— Это запрещённый сосуд! Вы не имеете права! — от визга феи закладывает уши. Я и не подозревала, что эта крошка способна на ультразвук.
Задёргавшись, фея чуть ли крылья себе не обрывает, но я не позволяю ей увильнуть и опускаю во фляжку. По наклонённой стенке фея съезжает как по ледяной горке. Приземлившись на четвереньки, она бодро вскакивает, корчит донельзя злую мордочку и принимается вертеться, пытаясь заглянуть себе за спину. Видимо, оценивает нанесённый моими пальцами ущерб крыльями.
