— Есть вещи, о которых я не хочу говорить! Что здесь непонятного?
— Ну да… куда проще мне отсосать и дать трахнуть себя в анал. Страшные тайны прошлого на фоне моих сексуальных извращений даже рядом не стоят, так ведь?
Маннерс жёстко осклабился, и мне совершенно не понравился тон, с которым он всё это проговорил, глядя в меня всё тем же ничего не выражающим взглядом полноправного хозяина положения.
— Думайте, что хотите, но я не стану ничего вам рассказывать. Вы и без того перешли все дозволенные границы. Хватит с вас и этого!..
Я только сейчас заметила, как вцепилась пальцами обеих рук в густой ворс ковра, на котором сидела зажатая мёртвой хваткой своего шантажиста. И это единственное, что я могла сейчас сделать, чувствуя себя буквально хрупким мотыльком в беспощадных ладонях бездушного убийцы.
— Вообще-то это только мне решать, что с меня достаточно, а что нет, mon papillon. И если я захочу добраться до всех твоих призраков прошлого в твоё самое глубокое подсознание, я это обязательно сделаю. Поскольку у меня нет никакого желания конкурировать с кем бы то ни было. В этом плане я слишком предвзят, брезглив и эгоистичен. Я должен быть единственным… во всём. Никаких прячущихся в шкафах скелетов или фантомов из всех твоих возможных фобий. Только я один. И если потребуется кого-то вытеснить из твоих неизлечимых страхов…
Он надавил на моё горло и подбородок в этот раз куда ощутимей, заставив ещё сильнее откинуться головой назад и едва не прогнуться в спине. Я чуть было не захлебнулась от бешеного перебоя собственного сердца, особенно когда его треклятые губы коснулись моего дрожащего рта.
— Я это сделаю, будь уверена. Я не делюсь своими игрушками, даже с самыми страшными подсознательными монстрами.
* wet backs — англ. «мокрые спины» — прозвище мексиканских нелегалов в Техасе
Глава 17
Монстры не умеют любить. Эту аксиому я усвоила, как дважды два четыре, уже очень давно. Знала и постоянно себе об этом напоминала, практически изо дня в день. Ведь их инстинкты заточены только на одни конкретные действия — найти добычу, поймать и сожрать без какого-либо зазрения совести. Если в животном мире это происходит почти что на гуманной основе (жертву убивают сразу), то у людей данное действо может проводиться одним над другим каждый божий день. Снова и снова. Пока один не сведёт с ума другого, или пока второй не начнёт искать хоть какие-то ничтожнейшие лазейки для возможного побега.
После нашего последнего разговора о моей прошлой жизни в пригороде Хьюстона, Маннерс больше не затрагивал темы касательно того, что знал обо мне куда больше, чем тот же Эдвард. Но это не значило, что данная тема его больше не интересовала, и он не мечтал добраться до самых страшных скелетов в моём тайном шкафу и навести там свои новые порядки. Ведь у монстров, кроме всего прочего, есть и другие исключительные фишки или заскоки. Многие из них — страшные собственники. Они не могут испытывать к своим жертвам светлых и чистых чувств привязанности с прочими человеческими эмоциями, свойственными всем эпматам. Зато всегда считают их своими личными вещами — любимыми игрушками, которые тоже можно холить и лелеять. А вот делиться ими с кем-то или позволять кому-то до них дотрагиваться… Здесь уже можно запросто нарваться на нечто более жуткое и опасное.
Если бы Маннерс отпустил меня на следующее утро, если бы ему действительно нужно было самоутвердиться и хорошенько развлечься со случайной залётной жертвой — я бы была только рада подобному раскладу. Я бы бежала от него в припрыжку не оборачиваясь, сверкая пятками и молясь всем богам, чтобы он нашёл как можно скорее для своих утех очередную, более подходящую для него добычу. Но как только он начал выписывать мне штрафные дни, будто от скуки ради или в шутку… в этот момент мне уже стало отнюдь не до шуток. Как бы я не пыталась убедить себя, что, скорей всего, я ошибаюсь, и Маннерс всё-таки другой и для него просто было мало времени, чтобы наиграться со мною вдоволь, — с каждым последующим днём я всё чётче и яснее понимала, что это не так.
Да, он меня не избивал, не унижал и не вытирал мною пол, как и не заставлял лизать ему ноги или спущенную им на пол сперму. Только «спящая» в его искушённом взгляде Тьма говорила об обратном. О том, насколько был безграничен его истинный потенциал и на что был способен в действительности, если что-то вдруг могло пойти не по его планам. Скорей всего, у него был собственный кодекс «чести» и правил, которого он придерживался до поры до времени, стараясь не переступать границ им же дозволенного.
Но опять же. Я слишком хорошо знала подобный тип монстров. Они всегда начинали с малого, как любой наркоман, пробующий свой первый наркотик с самой малой дозы. А уже потом дозы с запросами и желаниями вырастали. И с каждым разом все предыдущие казались слишком маленькими и недостаточными. С каждым разом их приходилось увеличивать и переходить на новый уровень или этап. Ведь иначе нужного прихода не добьёшься, и тебе банально уже не будет вставлять, как раньше.
Вот поэтому я и начала задумываться о предстоящем побеге, когда с лёгкой руки Маннерса мои штрафные дни выросли до первой недели. Я и до этого старалась не терять бдительности — следила за всеми его передвижениями, отмечая определённые привычки и что-то вроде интуитивного распорядка дня, которого он придерживался, скорее, на подсознательном, а не на осознанном уровне. Как будто уже заранее или по «забытому» условному рефлексу начинала готовиться к неизбежному.
А когда он выписал мне ещё одну неделю сверху, тогда я окончательно поняла, что это уже всё. Он меня не отпустит. Особенно после того, как начал добавлять в мой ужин снотворное, думая, что я ничего не замечу. Ведь и вправду такое очень сложно заметить, например, после самого первого крепкого сна, в который я провалилась, как тот сурок, практически на двенадцать беспробудных часов! Правда, он не всегда меня кормил этим убойным седативным препаратом. Видимо, только тогда, когда ему было нужно куда-то уехать и оставить меня одну на долгое время. Но, тем не менее, он начал это делать! Возможно даже ещё не осознавая, куда сам собирался прийти через всё это, а потом и меня затащить следом за собой. А в последнем я уже нисколько не сомневалась. Поскольку я уже видела, как ему становилось с каждым разом всё мало и мало. Он хотел большего. И, кажется, уже начинал потихоньку звереть от этой одержимости, невольно задумываясь о том, как воплотить свои хотелки в жизнь и где найти для этого нужный повод.
* * * *
Кажется, до этого дня на самом деле прошла целая вечность. Как будто я прожила в этом огромном, двухэтажном номере не чуть больше недели, а как минимум год (если не два, а то и все три). А может это моё восприятие реальности дало ощутимый сбой, смешивая давно забытые чувства и воспоминания из прошлого с нынешними днями. В любом случае, докапываться до истины и искать ответы на неуместные вопросы я не собиралась. Всё, что меня начало волновать в последние дни — это мой личный план побега. И отступать от него я не собиралась, утверждаясь в своих выводах и намерениях с каждым пройденным часом всё больше и увереннее.
