Он, конечно, что-нибудь обязательно предпримет. Но, боюсь, всё, что он постарается сделать в данной ситуации — так это замять возможный скандал на корню и выбрать самую приемлемую для себя позицию. Элеонора Андервуд мало его интересовала, в отличие от давнего желания породниться с ещё одной родовой ветвью Карлайлов.
В любом случае, расклад пока что был неутешительным. Да и Уильям едва ли захочет так быстро сдаваться, если вспомнить, на что он в действительности был готов, лишь бы добиться своего.
— Я-я… Честно говоря, мне нечего сказать по этому поводу, дядя Алистер… Рей, наверное, уже всё вам рассказал. Так что не думаю, что моя версия будет чем-то отличаться от его рассказа.
В каком-то смысле, я предвидел от Билла даже это, наивно понадеявшись, что он всё-таки не станет раскручивать данную историю дальше и переключится на что-то (или кого-то) другое. По крайней мере, это стало бы наилучшим выходом для всех. Только, увы.
Я должен был догадаться по поведению Карлайла, что он ни черта не собирался оставлять, забывать и идти на попятную. Поэтому и выбрал данную тактику. Прикинулся раскаивающимся грешником, демонстрируя публике своё подавленное состояние и со страдальческим видом потрёпанного тяжёлой жизнью уличного пса прижимая к своей подбитой челюсти собранные кем-то из слуг в салфетку кубики льда. Правда, по виду он едва ли успел протрезветь хотя бы наполовину от прежнего состояния. Но, видимо, данная проблема ему нисколько не мешала. Он прекрасно справлялся с выбранной для себя ролью и абсолютно не путался в собственных показаниях.
— То есть, ты признаёшься в том, что чуть было, где-то более получаса назад, вы едва не изнасиловали приглашённую в этот дом студентку в южной части сада? Практически… в пятнадцати ярдах от проводимого здесь вечера? Можно сказать, прямо у всех под боком?
Слава богу, хотя бы отец повёл себя так, как и должен себя вести истинный хозяин дома, с соответствующей строгостью к главным виновникам произошедшего.
— Простите, дядя Алистер! Я… я реально не знаю, что говорить. Всё произошло так быстро… Мы явно перепили и не ведали что творили. Это какое-то жуткое помутнение рассудка, с которым никто из нас так и не смог справиться. Вначале алкоголь, потом эта грёбаная похоть с неконтролируемой вседозволенностью… Я вёл себя как последний критин! Будто это был вовсе и не я, а кто-то другой… вроде мистера Хайда…
— Мистера Хайда? Серьёзно? — я иронично хохотнул, но с места так и не сдвинулся, стоя у одного из книжных шкафов кабинета со скрещёнными на груди руками и наблюдая, как в другом конце комнаты, на одном из кресел в зоне отдыха сидит едва не рыдающий Уильям Карлайл. — По ходу, твоему мистеру Хайду позавидует даже литературный. Твоему, в отличие от книжного, чтобы вылезти на свет, не нужно никаких специальных чудо эликсиров.
— Рей, пожалуйста. Пусть он сам за себя говорит и объясняет случившееся, как умеет.
— Не надо, дядя Алистер. Рей тысячу раз прав. Моему поступку нет оправдания. Такие вещи нельзя прощать и уж тем более искать им какое-то логическое объяснение. Да, мы это сделали! Вот только самое худшее во всей этой истории — её нельзя отмотать назад и переписать по-новому. Вы и представить себе не можете, как я хреново теперь себя ощущаю. Да и все остальные, скорее всего, тоже.
— Что-то я не заметил в тебе подобных чувств, когда ты убегал с места преступления и грозился довести начатое до конца, как только подвернётся подходящий случай. Это в какой же из последующих моментов тебя вдруг, ни с того, ни с сего, накрыло столь душераздирающим раскаяньем?
— Зря ты так, Рей.
Этому засранцу даже хватило наглости посмотреть на меня своим страдальческим взглядом, из-за чего меня едва не передёрнуло буквально. Пришлось ещё сильнее напрячь руки и плотнее сжать челюсти, чтобы, не дай бог, не сорваться с места и не отлупить эту мразь уже по-настоящему.
— Ты и представить себе не можешь, каково это. Осознавать всю тяжесть совершенного тобою преступления. Так как оно было мною совершенно, как ни крути. Мы причинили этой девочке страшный вред, который одним чистосердечным раскаяньем навряд ли исправишь. Я бы очень хотел попросить у неё прощения и сделать всё, что в моих силах, чтобы смягчить полученную от нас травму, только, боюсь… Она не сумеет сейчас не то что разговаривать, но и видеть меня.
— Боюсь, тебе придётся распрощаться с данным желанием уже навсегда, Билли. И, если ты действительно вдруг решил раскаяться по каким-то известным лишь тебе причинам, думаю, будет лучше, если ты так же, из моральных и этических соображений, захочешь отсюда уехать.
— Я уже об этом тоже думал, Рей. И тоже согласен с тобой в этом плане не все сто. И, если дядя Алистер решит, что это самый оптимальный для всех вариант, я приму все его на мой счёт условия без единого возражения.
— Ну, конечно! Как же без решения дяди Алистера! Сам-то ты не в состоянии сделать это по собственной воле, да? Только с чьего-то прямого разрешения?
— Думаешь, это так легко сделать, Рей? Вернуться домой раньше оговоренного срока и объяснить родителям, почему меня выгнали из Юкайа? По-твоему, я горю желанием обо всём им этом рассказать?
— Не могу с этим не согласиться, но Уильям, как это ни странно, прав. Ведь, чем меньше людей будет знать о случившемся, тем у нас есть все шансы сохранить произошедшее в тайне. Не говоря уже о Долорес и Герберте. Узнать, что твой родной ребёнок замешан в столь грязной истории… Такое не пожелаешь никому из родителей.
Я с ошалелым изумлением перевёл взгляд на отца, едва ли поверив в то, что он только что сказал. Но, судя по весьма серьёзному выражению лица Стаффорда старшего, он совершенно не шутил. И, скорее, последние полчаса только и делал, что обдумывал свалившуюся ему на голову ситуацию, выискивая в ней самые оптимальные для всех решения и выходы.
Он, кстати, всё это время стоял у своего рабочего стола тоже со скрещенными на груди руками, и почти что повторял мою позу. Правда, в отличие от меня, опирался ягодицами о массивную столешницу и как раз находился где-то по центру между мной и Карлайлом. Эдакий разделительный барьер или бдительный арбитр, который не позволит, чтобы в его доме произошло ещё что-нибудь недопустимое.
— Только не говори, что ты собираешься его здесь оставить.
— Рей, будь хоть немного снисходителен к Уильяму. Ты же видишь, он сожалеет обо всём, что натворил и едва ли теперь рискнёт сделать что-нибудь в противовес собственным словам. Для всех нас будет лучше, если мы попытаемся забыть о случившемся, как можно быстрее. Не только забыть, но и не делать никаких попыток выпустить это за пределы данной комнаты. Неважно куда и в каком виде. Никаких сплетен и слухов. Вообще ничего! Изнасилования, слава богу, не произошло, на этом и остановимся. Раз не было изнасилования, то не было и всего остального.
А вот это действительно начало походить на ирреальный фрагмент какого-нибудь дико безумного сна. Я, конечно, предполагал, что отец захочет всё свести на нет и замять историю как можно основательней, но чтобы до такой степени…
