Трейлер печальной девушки стоит посреди деревьев. Свет в его окнах уже не горит. Джуиту этот жизнерадостный «дом на колёсах» почему-то кажется похожим на гигантский гроб. Он идёт, вобрав голову в плечи и засунув руки глубоко в карманы меховой куртки, рядом с Ритой Лопес На ней полушубок на лисьем меху, не новый. Мех даже слегка грязноват. Рита работает актрисой ещё дольше, чем Джуит актёром. Она снимается в таких же однообразных повторяющихся ролях. Начинала она в ролях звонкоголосой, жестокой, пресыщенной плотской любовью девушки с нежным сердцем. Затем играла трагикомичную шлюшку с золотым сердцем. Позже, когда кино осмелело настолько, чтобы назвать проститутку проституткой, Рита играла проститутку, у которой не сердце, а каша. Когда возраст сказался на её внешности, и Рита поправилась в бюсте и бёдрах, она стала играть фермершу. И, наконец, владелицу затасканных меблированных комнат в детективных фильмах. В этом фильме она суёт нос в дела своих постояльцев, и её убивают за то, что она узнаёт лишнее. И Рита, и Джуит гуляют в зимних ботинках Её ботинки из мягкой кожи на молнии. Из трещинок у носков ботинок виднеется пушистая подкладка. Под ногами у них хрустит снег. На её накладных ресницах застывают снежинки.
Джуит останавливается.
— Неужели у этого ребенка нет матери?
— У Кимберли? — Рита продолжает идти. — А зачем ей мать, когда у неё есть ты?
Рита останавливается, поворачивается и возвращается к нему.
— Оливер, она не ребёнок Ей двадцать пять, она уже побывала замужем и развелась. Детей в нашем бизнесе не бывает. Ты же знаешь. — Она берёт его за руку. — Пойдём. Иначе мы здесь окоченеем.
— Надо, чтобы кто-нибудь был с ней рядом.
Джуит сходит с дороги, спускается между толстых серым сосновых стволов, стучит в дверь трейлера. — Кимберли, — зовёт он. — У тебя всё в порядке?
Никакого ответа. Он поднимает замёрзшую ладонь, чтобы постучать снова, но не стучит.
— Кимберли, — он стоит в нерешительности, чувствуя себя глупо из-за того, что проявляет излишнюю опеку и вмешивается в чужие дела. Он опускает руку в карман, плетётся обратно к дороге, где стоит Рита, которая наблюдает за ним с насмешливой улыбкой.
За спиной Риты — тень таверны Энтлера. Должно быть раньше, в девяностых годах прошлого века, когда здесь были лесозаготовительные угодья, здание таверны служило конюшней дня лошадей-тяжеловозов, которые возили сани и вагонетки. Это недавно выкрашенное в красный цвет массивное просевшее здание. Над входом — неоновая вывеска. На двери крест-накрест прибиты лыжи. Изнутри, через старые стены, просачиваются звуки кантри-вестерна. Молодёжь внутри свистит и горланит ковбойские «йохэй!» Ботинки танцующих глухо сотрясают дощатый пол. Джуит просит Риту минутку подождать, переходит белоснежную дорогу, тянет на себя тяжёлое железное дверное кольцо и заглядывает внутрь. Фиолетово-оранжевый вихрь сатиновых рубашек, блеск пряжек ремней, запах пива, отточенный звук электрогитар. Верхом на механическом быке, который, качаясь вперёд и назад, изображает родео, словно хлыст, извивается стройной тело девушки. Оно утопает в мелькании мерцающих блёсток, которые отбрасывает зеркальный шар, вращающийся под потолком. Это не Кимберли. Кимберли у Энтлера нет. Она и не придёт сюда, думает он. Он плотно закрывает дверь — поднялся ветер, который закружил снег. Склоняя голову перед ветром, Джуит возвращается к Рите, которая дрожит от холода на дороге. — Почему бы ей не повеселиться там? — говорит он.
— Потому что она звезда. — Рита берёт его под руку, и направляет в сторону мотеля. — Сейчас такое время, одна картина — и ты уже звезда, не правда ли? Суперзвезда. Она не может с ними общаться. Ты что, коммунист, что ли? Возможно, она придёт туда в последнюю ночь. Даже эти дешёвые ублюдки наверняка устроят вечеринку по окончании съёмок. Несвежие крекеры, плесневелый сыр, пара кувшинов пунша с дохлыми мухами.
— Пробудет ли она здесь до последнего вечера? — Джуит оборачивается, чтобы ещё раз взглянуть на трейлер, но снегопад и сумерки не позволяют что-либо разглядеть. — Это несчастная девочка, Рита. Она чем-то себя пичкает, поэтому и держится ото всех в стороне.
— Надеюсь, что ты не прав, — говорит Рита. — Если это так, им придётся сё заменить и переснимать всю плёнку с её участием. Да-а, если бы мне нравилась такая погода, я бы пошла в поход с Наполеоном в восемьсот двенадцатом! — Она не должна быть одна, — говорит Джуит.
— Но это лучший способ заснуть.
Она кивает в сторону таверны Энтлера.
— В этом больше смысла, чем в плясках.
Она пожимает плечами.
— Каждый день до полуночи. Если бы я попробовала, то утром на съёмочной площадке, наверное, рухнула замертво.
— Они молоды, — говорит Джуит. — Помнишь молодость? Рита фыркает.
— А зачем вспоминать?
Она поворачивает ключ в двери своего номера, стряхивает снег с ботинок, открывает дверь, входит внутрь. В номере горит несколько лампочек небольшой мощности.
— Достаточно было пережить это, — говорит она.
— Пережить удалось чудом.
Джуит следует за ней и плотно закрывает дверь от снега и холода. Он наблюдает, как она снимает свой полушубок и сбрасывает на кровать. Она в жакете из мягкого кожзаменителя. Шляпа у неё тоже на лисьем меху, но этот мех блестит, стало быть, шляпа куплена куда позже полушубка. Она бросает её на постель, встряхивает крашеными рыжими волосами, растирает ладони, дуст на них и идёт в ванну за пластмассовыми стаканчиками. Она достаёт пинту «Олд Оверхолт» из внутреннего кармана жакета. Хлебная водка — мужской напиток. Несмотря на броскую губную помаду; накладные ресницы, маникюр и крашеные локоны, Рита всегда была немного мужеподобна.
Она ставит стаканы и бутылку на чайный столик из канадского клёна. Стол стоит между двумя кленовыми креслами. У них жёсткие сидения и выгнутые, лакированные спинки с маленькими подушечками. Они сшиты рельефно из пёстрых разноцветных лоскутьев. Такая же вышивка украшает покрывало и шторы. На полу овальный плетёный коврик. Стены сосновые. Лампы имитируют фронтовые масляные светильники, правда, абажуры у ламп в виде брыжей. Всё это с целью придать уют. Почему же номер не кажется ему уютным? Джуит сбрасывает куртку на кровать и стряхивает снег с волос. Он говорит — Но если ты всё же помнишь, то как это с этим справится?
Он садится напротив неё, достаёт сигарету из пачки в нагрудном кармане красной байковой рубашки, достаёт зажигалку «Зиппо».
— Не заводи альбомов с журнальными вырезками, — говорит она. — не храни фотографий. Не смотри повторы своих фильмов и не слушай старые песни.
Она тасует колоду карт.
— Презираю актёров, которые хранят вырезки из журналов. «Это я в сорок восьмом, а это — в шестьдесят втором!» Смешно.
Она раздаёт. Опускаясь на оцарапанную лакированную поверхность стола, карты издают шорох. Она кладёт колоду на середину.
— Но больше всего избегай встреч со старыми друзьями. — Вернее не скажешь.
