— Сьюзан ждала вас. Она хотела, чтобы мы вместе позавтракали. Но, — смотрит он на ручные часы, циферблат которых врезан в большую золотую монету, — у меня встреча в Музее Округа. Ужасно жаль.
Его агатовые глаза оглядели Джуита сверху донизу с искренней теплотой.
— Мне бы очень хотелось поболтать с вами. Уверен, у нас много общего.
— Может быть, в другой раз, — говорит Джуит. — Что происходит?
Он кивнул головой на фургон:
— Похоже, вы забираете всё. Я думал, вы не ведёте активной торговли.
— Да, я реализую изделия с перерывами, — говорит Акмазян. — Но я думаю, настало время полной ретроспективной выставки. А как вы полагаете? Это должно поддержать Сьюзан морально. Мы составляем замечательный каталог. Он уже скоро выйдет.
— Прекрасно, — говорит Джуит. — Для неё это будет сюрпризом?
— О, нет. Мы обсуждали это ещё в декабре. Когда она стала — стала нехорошо себя чувствовать. — Взгляд его становится удручённым. — Какое горе. Какая потеря.
— Ну, пока ещё не потеря, — говорит Джуит. — Бывают и улучшения.
Он удивляется своим словам. Он говорит о том, чего хочет, но на что трудно рассчитывать. Ему захотелось противоречить елейности Акмазяна.
— К ней возвращаются волосы.
— Да.
Джуит мог думать об Акмазяне, всё что угодно, но похоже, этот человек-палитра честно и бескорыстно обрадовался сказанному.
— И она от этого счастлива. В ней нет ни капли тщеславия. Она счастлива, что возвращаются волосы. — Он снова сверкнул часами-дублоном. — Я должен бежать.
На прощанье он жмёт руку Джуиту и легко спускается по ступенькам. В самом низу, почти скрытый от глаз тяжёлыми ветвями кедров с новой зелёной хвоей, он останавливается и оборачивается.
— Мои люди вас не побеспокоят. В доме они уже всё сделали. Когда они закончат, они запрут гараж.
— Спасибо, — отзывается Джуит и взбирается к дому.
Войдя внутрь, он ощущает, что в доме образовалась какая-то новая пустота. Звук старинных часов отдаётся в стенах более гулко. Дверь в спальню его родителей открыта. Он заглянул внутрь. Спальня была завалена свёрнутыми гобеленами. Среди этих тюков, обёрнутых пожелтевшей газетной бумагой, мебель выглядит застывшей, заброшенной. Он открывает дверь своей комнаты. Он разглядывает свою кровать, на которой нет ничего, кроме матраса, шкаф для одежды, мутное покрытое пылью зеркало в двери шкафа, стул и пустой письменный стол. Постер, который висит на стене, пугает его — на нём кадры из фильма «Окаменевший лес»: Бетт Дэвис, с короткой стрижкой, понурая; небритый Хамфри Богарт с пулемётом в руках; белокурый умирающий Лесли Говард в мятом твидовом костюме с чужого плеча. Джуит давно позабыл об этом постере и о том, как он любил этот фильм с умирающим Лесли Говардом. Всякий раз, когда фильм показывали в «Фиесте», Джуит его смотрел. В последний раз он потащил с собой Джоя. Джой вышел из зала грустным. Должно быть, он увидел в фильме больше, чем смог увидеть Джуит.
Как только Джуит нашел себе комнату в Манхэттене, он написал Джою на адрес пекарни. Ответа не было. Затишье тянулось неделю, месяц, следующий месяц. Джуит разменял часть своих убывающих сбережений по двадцать пять центов, попытался позвонить, однако было военное время, и телефонные линии, которые соединяют отдалённые концы страны, были перегружены. Он пытался звонить три раза, а потом перестал. Джой приедет, как только сможет. Но он не приехал. Пришло письмо. Жарким августом. С какой-то военной авиабазы в Техасе.
«Скоро я отправляюсь за океан. Не знаю, будет ли у меня ещё время написать. Я стану пулемётчиком. Извини, но я не смог сделать того же, что и ты, чтобы не причинять боль родителям. Ты же знаешь, какие они патриоты. Помнишь флажки в окне пекарни? Это всё из-за немецкой фамилии и немецкого акцента. Они ненавидят Гитлера, потому что из-за него плохо думают обо всех немцах. Они хотят, чтобы все знали, как они любят Америку. Если бы я не пошёл в армию, это убило бы их…
Ни слова о Ганди. Зато есть про Фрэнсис Ласк.
— Мы поженились, когда меня отпустили на первую побывку. Оливер, всё что было у нас с тобой — это детские игры. Это не бывает надолго. Взрослые мужчины не живут вместе, если, конечно, это настоящие мужчины…». Там было продолжение, но Джуит не стал читать. Он разорвал письмо и спустил обрывки в унитаз. Сперва он был очень расстроен, стоял в туалете и плакал. Потом он почувствовал одиночество. Он подошёл к окну, выглянул. В этих зданиях, на этих улицах его никто не знал, и он никому не был нужен. Это пугало его. Он закрыл окна, запер их на задвижки, опустил треснувшие жалюзи. Он запер дверь и закрыл её на засов. Он залез под кровать, где никто бы его не нашёл, свернулся на боку, поджал колени и зажмурил глаза. Но он всё ещё слышал, как ревёт чужой город, и это пугало его. Он пошёл в ванную и вернулся к кровати с полотенцем. Полотенцем он обернул себе голову, чтобы закрыть уши, и снова залез под кровать. Так он хотел пролежать пока не умрёт.
Он холодно усмехается над самим собой в молодости и закрывает дверь своей комнаты.
Он тихонько стучит в дверь комнаты Сьюзан. Она откликается, и он входит. Она лежит на кровати. Она бледна. Он говорит:
— Совсем измучили тебя, правда? Прости, мне следовало быть дома. Но ты не предупредила меня.
— Арми полон блестящих идей, — отвечает она, — о которых на следующий день забывает.
— Что ж, я чертовски рад, — говорит Джуит.
Она поворачивает голову, её новые седые волосы мягко шуршат по подушке. Она смотрит на экран старого чёрно-белого телевизора, на котором беззвучно движутся неясные фигуры.
— Будет неплохо, если я до этого доживу.
— Перестань, — говорит Джуит. — Ты чувствуешь себя лучше, ты это знаешь. Акмазян так и не дождался ленча, да?
Она оборачивается и смотрит на него виновато. — Он любит хорошо поесть. Он оценил бы, как ты готовишь, не то что я.
— Его здоровью не повредит, если он пропустит пару приёмов пищи, не то что твоему, — отвечает Джуит.
Он показал ей маленький белый пакет.
— Я купил тебе лекарства.
— Спасибо. Что у тебя с пекарней?
Джуит рассказал ей.
— Я всё ещё надеюсь. Желающих купить её будет, очевидно, немного. А что произошло с Фрэнсис Ласк? У меня так и чесался язык спросить Молодого Джо. Почему я не видел её в пекарне?
Мгновение Сьюзан смотрит на него озадаченно, но потом вспоминает.
— Ах да, ты ведь был в Нью-Йорке. Ты об этом не знал. Когда пришло извещение о смерти Джоя, она собрала вещи и уехала. До этого она жила вместе с его родителями в квартире над пекарней. Она так и не вернулась. Никто не знал, куда она уехала. Никто, даже её собственные родители. Пока не прошло какое-то время. Старики-Пфефферы вырастили Молодого Джо. В те дни это был большой скандал. Но мама не удивилась. Она говорила, что в школе Фрэнсис считали ненадёжной. Она рассказывала, как ребята за глаза потешались над Джоем. Он так гордился, что она — его девушка. Она была очень симпатичной, правда? Но, конечно, она вовсе не была его девушкой. Она была чьей угодно. Ты знал об этом? Ведь вы с Джоем были хорошими друзьями, правда?
