Капитан был в прямом смысле капитаном. По крайней мере, так к нему обращались на нашем скорбном авианесущем судне. О том, что он Немо, без обиняков сообщал бронзовый бейджик на его красивой песочно-болотного цвета форме. Конечно, там было написано не Немо, а Nо name, но ассоциации это вызывало однозначные. А еще у него единственного было лицо. Все остальные носили глухие черные маски с прорезями для глаз и губ. Трудно испытывать какие-нибудь чувства к маскам, но тем сильнее оказывается симпатия к единственному лицу, которое видишь. И привлекательному, между прочим, лицу – глазастому такому, с четкой линией губ и волевым массивным подбородком. А эти печаль и всепонимающая мудрость во взгляде серых, слегка навыкате глаз? Да за одни глаза можно отдать такому человеку душу! Я и отдал, но, как выяснилось, она ему была без надобности. Или ее у меня просто не оказалось… К счастью, в глубине моей, по всей видимости, отсутствующей души сохранилось несколько капель так называемого здравого смысла. И они шептали мне, что любовь к Капитану – это всего лишь следствие усердной работы аналитиков сил добра и порядка. Узнали они каким-то образом, что “Двадцать тысяч лье под водой” – моя любимая с детства книга, подобрали агента похожего типажа – и вуаля, возникли сначала симпатия, потом привязанность, после любовь, а там и благодать с экстазом. Мне в принципе до фонаря, в моем нынешнем положении так мало радости, что любая сгодится. Капитан ее еще и усилил – подошел ко мне, стоящему на коленях и позорно хлюпающему носом, одной рукой приобнял за плечи, а другой погладил по волосам.
– Бедный, бедный Айван, – сказал он медовым баритоном, – что же ты с собой сделал…
Смысла его слов я не понимал, да и не важен он был совсем. Звук голоса, прикосновение, тепло ладони и запах. Слишком много для меня сразу… От вакханалии давно забытых ощущений меня стошнило прямо под ноги Капитану. И я, даже еще не закончив изливаться, впал в отчаяние. Вот сейчас он обидится, уйдет, и что я тогда буду делать? Лучше бы вовсе не приходил. Я уже почти привык к экранам. Подумаешь, экраны, подумаешь, оранжевый комбинезон, кандалы и “Евроньюс”! У меня было “чумо лока дах о”, у меня были пять-десять секунд кайфа между сном и явью, выцарапанные у беспросветного существования. У меня много чего было. Я был, можно сказать, богат. Хотя… что значат мои богатства по сравнению с голосом и теплом ладони благословенного Капитана? Ничего. Я нищ. И заново мне уже не подняться…
– Ну будет, будет, Айван, – умаслил мое горе ласковый голос Немо, – все не так плохо. Пока человек жив, есть надежда, – продолжил он и обнял меня крепче. – Будет тебе, будет, будет… – проливал он елей и патоку на мою бедную, некогда умную голову. – Будет, будет… – укрывал он меня огромной теплой ладонью. – Будет… – и я верил, что будет еще в моей жизни что-то, кроме ненавистных экранов, людоедов и нудного бубнежа новостей. – Будет! – и я понимал, что есть еще на свете существо, которое меня любит.
А потом, когда, обласканный им, я совсем успокоился, он поднял меня с колен и сказал:
– Пойдем прогуляемся.
Пойдем прогуляемся… Сердечко мое заметалось, как пойманная в кулачок божья коровка. Многие годы моим миром была камера семь на восемь, состоящая из экранов. Экраны, конечно, визуально расширяли пространство, но лучше бы они этого не делали. Пространство в них тухло и превращалось в забытую богом помойку. “Пойдем прогуляемся”. Милосердие Капитана не знало границ. Я даже непроизвольно дернулся, чтобы поцеловать ему руку, но на полпути дернулся еще раз и остановился. Нужно быть осторожным. Любая мелочь может сорвать наклевывающееся счастье. Похвалив себя за предусмотрительность, я набрал в легкие побольше синтетического кондиционированного воздуха и пересек границу светлого прямоугольника, где ждал меня Капитан. Большое Путешествие началось.
Странное ощущение… Я так сросся со своей темницей, что стал воспринимать ее как собственное тело. И вот теперь душа моя покинула плоть и бродит в пространстве потусторонних миров. Все реально и одновременно призрачно. Морок, наваждение, галлюцинация… Настороженной и восторженной зверюгой, не на двух ногах, а, так сказать, на двух лапах я крался за Капитаном, замечая и впитывая в себя все вокруг. О, это было воистину удивительное, полное приключений путешествие. Но, подобно всякому путешествию, оно имело свою цель. Какова она, я понял перед зеленой дверью в конце коридора, когда Капитан Немо протянул мне глухие черные очки на резинке.
– Надень, Айван, – сказал он, – а то глаза сожжешь с непривычки.
Дрожащими руками я взял предвестник чуда. Сейчас я увижу солнце. И небо. И море. Поверить в это было невозможно.
* * *
Я стоял перед открытой зеленой дверью на палубу авианосца, нацепив глухие черные очки и крепко зажмурив глаза. Последний раз меня выводили на прогулку около четырех лет назад. Тогда от меня еще чего-то хотели, на что-то надеялись. И я на что-то надеялся. Однако со временем я и мои мучители, как супружеская пара со стажем, разочаровались друг в друге. Живем и мучаемся по инерции… Но сейчас все по-другому. Соленый, нагретый солнцем, влажный йодистый воздух пробрался внутрь легких и взорвал мой устоявшийся затхлый мир. Я стоял, нелепо таращась на взорванную вселенную, пытался вдохнуть и не мог. Иногда приоткрывал зажмуренные глаза и тут же начинал кашлять. Куски мира никак не хотели собираться в единое целое. Блики солнца на морской глади острыми осколками резали глаза и всего меня на куски. Только рука Капитана Немо на плече не давала мне окончательно обрушиться и прийти в полное соответствие с разбитым миром. Как только я это осознал, куски реальности соединились, и я замер от восхищения… Мир был невозможно сладок и красив. Вот только жаль, смотреть на него скоро будет некому. И это я не о себе, это я обо всех…
– Да, красиво, – проворковал бархатным баритоном Капитан. – Жалко, что лет через двадцать некому будет оценивать всю эту красоту.
Я даже не удивился: помимо прочих достоинств, Немо умел читать мысли. Немо или аналитики добра и порядка у него в наушнике. Какая разница?
– Из-за меня? – спросил я тихо.
– Из-за тебя, – печально ответил он. Помолчал и вдруг, резко повысив голос, спросил: – Что ты сделал?!
– В каком смысле?
– В прямом. Я хочу услышать, что ты сделал. Расскажи мне.
– Ну вы же знаете… – жалобно заканючил я. Уж больно не хотелось вспоминать позорные свои деяния.
– Расскажи. Все… С самого начала, – упрямо повторил Немо.
Я мог бы, конечно, отказаться. Точнее, просто промолчать. Но тогда бы чудо сразу оборвалось, меня снова запихнули бы в мою пыточную медиакамеру, и я сидел бы там, медленно сходя с ума, до следующего раза. Если б он вообще был… Так что я набрал в грудь побольше йодистого солнечного воздуха, медленно выдохнул и начал говорить.
* * *
– Меня зовут Иван Константинович Градов, 1982 года рождения, русский, хотя, когда в зрелом возрасте сделал анализ ДНК, оказалось, что еще и швед, и поляк, и даже еврей немного. Неважно. Существенным фактом моей биографии являются время и место рождения. Союз Советских Социалистических Республик на самом излете существования и его столица город-герой Москва. Родись я, допустим, в Зимбабве или Нью-Йорке на двадцать лет раньше, возможно, вся история человечества пошла бы другим, более спокойным и простым путем. А может, и нет. Не знаю.
