…Впереди появляется прямоугольник света, и дрон ныряет в яркое пятно. Огромный зал, над ним купол, по форме напоминающий собор святого Петра в Риме. И по высоте тоже. Дрон приземляется. Мы выбираемся наружу через люк в днище, но на этот раз по выдвижной лестнице. Нас встречает бывший израильский спецназовец, а ныне начальник моей охраны – в растянутом свитере, с явно фальшивыми бородой и усами. Как он оказался здесь быстрее нас? Может, летел вместе с нами? Линда бросается к нему, вцепляется в наклеенную бороду и начинает бить кулачками в широкую спецназовскую грудь.
– Ты же обещал без жертв, сволочь! – орет она. – Ты клялся мне своим долбаным еврейским богом!
– Во-первых, я говорил – почти без жертв, – произносит он спокойно, терпеливо снося удары. – Во-вторых, никто не предполагал, что они пришлют вертолеты и начнут стрелять. А в-третьих, даже если б я сказал, что погибнет миллион человек, ты бы разве его бросила? Отвечай честно, чего молчишь?
Линда перестает рвать спецназовцу бороду. Замирает, застывает, превращается в скорбную статую. Но вдруг оживает, мчится ко мне и сыплет проклятиями. Такой я ее еще не видел.
– Сука, это из-за тебя все! – визжит она истерично. – Из-за твоего дурацкого необузданного эго, самец хренов! Дебил, идиот, придурок! Я убью тебя!
Она действительно начинает меня убивать. Целит маленьким кулачком в кадык, пытается выдавить глаза. Я решаю не сопротивляться. Наверное, нужно сдохнуть. Она – единственное существо, от которого я приму смерть. Охранник в последний момент ловко хватает ее за шкирку и тычет прямо через одежду небольшим шприцем. Линда, закрыв глаза, умирающим лебедем оседает на пол.
– Ты чего? – обалдело спрашиваю я. – Совсем страх потерял?
– Ей не повредит. Это просто снотворное. Поспит и успокоится.
– Да ты… – надвигаюсь я на него, но договорить не успеваю.
Охранник втыкает шприц со снотворным и в меня. Последнее, что я слышу перед тем как вырубиться, это его усталое, раздраженное ворчание. И то обращенное не ко мне, а к его еврейскому богу:
– Господи, если бы Ты только знал, как они меня все достали, властелины мира хреновы!
* * *
Где-то далеко выла вьюга. Открывать глаза и вылезать из теплой кроватки не хотелось. Это же так здорово – лежать под одеялом, когда за окном метель и собачий холод. И чтобы дрова в печке трещали, и снежные вихри за окном, а ты в постельке, укрылся с головой одеялом, и все тебе по фигу. Чур, я в домике, меня не салить… Откуда взялись эти давно забытые картинки из детства? Что вообще происходит? Догадываться очень не хотелось, но я все же догадался. Во-первых, вьюга где-то действительно выла. Во-вторых, боялся я не темноты, а вчерашнего страшного дня.
– Пускай будет вьюга, – прошептал я, надеясь на лучшее, и открыл глаза.
Вьюги не было. Зато была Линда, которая сидела в кресле перед панелью телевизора и выла. Ей вторили сирены на экране. Что за сирены, я не видел. Кресло Линды загораживало изображение. Осторожно, чтобы она не услышала, я поднялся, сделал пару шагов – и увидел… Нет, сначала я услышал голос диктора. Мозг отвергал страшный смысл произносимых им слов. Они просто не укладывались в голове. И только когда увидел…
…некоторые наблюдатели называют произошедшее революцией… более трех миллионов человек со всей Калифорнии собрались на митинг в знак протеста… возмущенная толпа ворвалась в здание суда… местонахождение Айвана Градова неизвестно… более двух тысяч погибших и десятки тысяч раненых… эксклюзивные кадры, снятые дроном на площади у здания Верховного суда Калифорнии…
Пустая площадь, посередине догорают останки вертолета, а так пустая, грязная, усыпанная мусором. Что за мусор, разобрать невозможно, высота съемки не позволяет. Зато видно, как от площади ручейками утекают люди. В разные стороны, но очень быстро. Дрон снижается, и становится понятно, что не мусор площадь покрывает, а человеческие тела. Они почти везде, пустых мест между ними очень мало. Дрон еще снижается и летит на высоте нескольких метров. Теперь можно разглядеть лица. У кого они остались… Камера снимает очень долго, а может, мне кажется, что долго. Смотреть на экран невыносимо. Тела, тела, тела… мертвые покалеченные тела людей. На мертвых лицах тех, у кого не раздавлены головы, навсегда застыл ужас. А дрон все летит… Наконец он зависает над группой из трех человек, почти садится на них. Мужчина и женщина, наверное, мать и отец, прикрыли собой ребенка. Его почти не видно, только лицо выглядывает из-под родительских тел. Лицо мальчишки с невероятно широко раскрытыми васильковыми глазами. Ему не больше одиннадцати. Красивый. Мертвые глаза испуганно смотрят прямо в камеру дрона. Или в небо. Или в глаза пока еще живым зрителям новостей. Или… Приближается вой сирен, слышится звук выстрелов, и изображение медленно гаснет. Вновь появляется ведущий программы новостей. На этот раз он похож на человека, а не на говорящую куклу. В глазах его стоят слезы. Непрочно стоят – быстро теряют равновесие и падают на блестящую черную столешницу. Он говорит, еле сдерживая рыдания:
– Вот так, вот так, вот так вот…
Плачет в голос, встает и уходит. Резко начинается веселая реклама ультратонких женских прокладок для занятий спортом. Красивые полуобнаженные девицы под ритмичную музыку эффектно прыгают с трамплина, играют в теннис и, отклячив соблазнительные задницы, катаются на велосипедах.
Линда раскачивается в кресле перед телевизором, будто старый еврей у Стены плача. Воет. Я стою у нее за спиной, не зная, что делать. Душно мне и страшно… Выходит, все они погибли из-за меня? Из-за моих дурацких фантазий, из-за моего оскорбленного самолюбия, из-за моей дебильной тяги к честности, свободе и прогрессу. Сам того не замечая, я тоже начинаю выть. Этаким противным, сбивающимся на козлиный фальцет басом. Линда воет, я вою, а по телевизору все длится и длится бесконечная реклама ультратонких прокладок. Но вот наконец уже другой диктор – с лицом заводной куклы, такой же спортивный, как и бодрые девки с прокладками, – оптимистично сообщает:
– Президент США ввел в штате Калифорния режим чрезвычайного положения. В своем твиттере он заявил, что отправил в Сан-Франциско отряды национальной гвардии, усиленные специальными армейскими частями. “С погромами и безвластием в городе будет покончено меньше чем за сутки, – сказал президент. – Все виновные в беспорядках, а также отдельные полицейские, перешедшие на сторону восставших, предстанут перед судом. К добровольно сдавшимся будет проявлено снисхождение”. В качестве жеста доброй воли федеральное правительство отправило в Калифорнию несколько гуманитарных бортов с военными врачами и медикаментами. На базе воздушного флота недалеко от Лос-Анджелеса развернут полевой госпиталь на полторы тысячи коек.
Линда встает с кресла, оборачивается и замечает меня. Глаза ее высохли и смотрят презрительно. Злые глаза.
– Не плачь, – говорит она тихо. – Тебе нельзя плакать.
– Почему? – спрашиваю я, пытаясь сдержать слезы, и именно потому, что пытаюсь, не сдерживаю. Плачу.
