Глава двадцатая
Свайп
Темнота. И холод. И тишина. Темная холодная тишина. Или тихий темный холод. Не существует здесь ничего. А я существую? Пробую хлопнуть в ладоши. Руки вроде двигаются. Двигаются, двигаются и, встретившись, разбиваются на тысячи осколков. За ними трескаются плечи, рассыпается грудная клетка, разлетается лопнувшим фужером в разные стороны голова. Все это без единого звука. Нет меня, куда-то подевался, стал темной холодной тишиной. Мыслю, но не существую, и от этого становится жутко… Я впадаю в панику, молю, нет, не о спасении – об исчезновении молю, о смерти… Вдруг свет. Крохотная искорка света в темном холоде. Она теплая, эта искорка, я инстинктивно тянусь к ней, прижаться хочу, защититься, заслониться ею, спрятаться от тихого темного холода. Удается, слава богу, искорка приближается, растет, вытесняет собой черноту и превращается в прекрасный голубой шар. О господи, как же хорошо, что он есть, это чудо, это подарок нежданный, незаслуженный. Он есть вопреки всему, вопреки темноте и холоду, вопреки вероятностям и логикам, он есть, а значит, есть смысл и надежда. По крайней мере, надежда на смысл…
Вдохновленный, я ныряю в голубой шар, будто в теплую морскую водичку. Внутри еще прекраснее, внутри все растет, изменяется, переливается миллионами красок. Жизнь внутри! Я привык к жизни, я не понимал, какое она чудо. Сейчас, после темной холодной тишины, понимаю и обнять хочу, защитить, растворить ее в себе, удержать и не выпускать больше никогда. Не знаю, как, но мне это удается: я засасываю прекрасный голубой шар внутрь себя и успокаиваюсь. Теперь безопасно, теперь хорошо, теперь ничего не случится…
Больно! Больно!! Больно!!! Шар оказывается наполненным болью. Обманка, отравленная конфетка в красивом фантике. Я стал болью, я узнал миллиарды ее разновидностей, оттенков, тонов и полутонов… Боль такая сильная, что я не могу мыслить. Боль не умеет мыслить – только болеть. Наконец привыкаю… Ко всему можно привыкнуть, а мне это еще и нужно… я не знаю зачем, но мне просто необходимо привыкнуть к боли. Вспомнил. Привык и вспомнил, зачем. Мне нужно спасти эту боль. Понять, зачем она, оправдать ее. Я адвокат боли перед холодной чернотой. Такая у меня миссия. Наверное, она у каждого человека такая.
Начинаю искать, разбираться. Вот маленькая красивая рыбка, спокойно шевелившая плавниками у кораллового рифа, вдруг дергается, молнией бросается вперед и сжирает зазевавшегося малька. Малек даже не успевает испугаться. Крошечный укол боли, и он перестает существовать. Наслаждения от этого крошечного укола хватает маленькой рыбке, чтобы прожить несколько часов. Потом нужна новая доза. Но рыбка не доживает до следующего кайфа, ее сжирает рыба побольше. Загоняет в углубление между кораллами и рвет острыми зубами на части. Боль посильнее, доза увеличилась. Как раз чтобы хватило большой рыбе на некоторое время существования. Потрапезничав, она беззаботно плавает среди кораллов. Она счастлива, ей хорошо, и так продолжается до тех пор, пока ей снова не понадобится пища или она сама не станет добычей для более крупного хищника.
Я поднимаюсь дальше по пищевой цепочке. Змеи, птицы, высшие млекопитающие – все питаются чужой болью. Даже когда овцы щиплют травку, они наслаждаются ее страданиями. Наша планета крепко торчит на боли. Ее обитатели-наркоманы существуют от дозы до дозы. Если не найдут – ломка. Голод, страх и в конце все равно боль. Но в промежутках они счастливы, приход от боли очень сильный. Получив дозу чужой боли, живые существа успокаиваются. Спят, спариваются, резвятся на солнышке, и так до тех пор, пока действие дозы не закончится. Я, кажется, понял причину смерти. Торчки всегда быстро умирают. Наркотик под названием боль постепенно отравляет клетки, они перестают делиться, вырабатывают под конец лошадиную дозу боли, и существо умирает. Становится дозой для других наркоманов.
Грустно. Как и предупреждал Голос, очень грустно. Но может, если подняться еще выше, будет не так грустно? Я поднимаюсь и вижу человека. Это новая ступень эволюции. Принципиально иное существо. Гигантский скачок в развитии наркомании. Животные хотя бы в промежутке между дозами бывают счастливы. Ну, если не счастливы, то спокойны. Человек же не бывает никогда. Приняв дозу чужой боли, он немедля начинает думать о следующей, точнее, о том, что будет, если следующую найти не удастся. У животных нет будущего. Только настоящее, счастливое или нет. А у человека есть. И оно всегда несчастливое. Потому что страх и будущее у этого странного животного – синонимы. Он в настоящем и не живет-то почти – всегда в будущем: мечтает стать взрослым, накопить на первый взнос по ипотеке, потом на черный день, после на старость и похороны, потом умирает. Так и проводит жизнь в страхе и черноте. Делает запасы, не надеется на милости природы. Создает их себе сам – сеет пшеницу, разводит на убой скот, перечисляет деньги в пенсионный фонд. Изготавливает, складирует, потребляет и консервирует боль. Намного больше, чем ему нужно для выживания. Весь мир он превратил в огромную нарколабораторию. А все потому, что у него есть будущее и ему страшно. А еще потому, что торчкам необходимо постоянно увеличивать дозу. Особенно испуганным, дрожащим от страха торчкам. Людям нужна чужая боль. На засекреченных складах хранятся тысячи тонн боли, способной уничтожить все живое десятки раз. Если прихода от боли нет слишком долго, люди устраивают войны, в которых погибают миллионы, а оставшиеся в живых вспоминают потом это время как лучшее в своей жизни. Пишут великие книги, поют душевные песни, пускают скупые мужские и щедрые женские слезы по пиршеству боли, когда дури было завались. А через пару-тройку поколений их истосковавшиеся по чужой боли потомки говорят: можем повторить. И как правило повторяют.
Вся человеческая мораль, искусство и философия – не более чем детокс, предназначенный для того, чтобы примирить людей с огромным количеством боли, назвать ее другими именами, оправдать и дать надежду на лучшее будущее. Смысл любой высокой человеческой идеи сводится к короткому “перетерпите, а потом вам станет хорошо”. Да, сначала придется причинить и вынести много боли, зато потом… На выбор: рай, коммунизм, просветление, свобода, демократия, изобилие. Кому что больше нравится. Практически ничего из вышеперечисленного не наступило и никогда не наступит, но боли в борьбе за эти вещи выработалось неизмеримое количество.
Я смотрю на человеческую историю. Я вижу океаны крови, тысячи великих завоеваний. И все время повторяется один и тот же цикл. Причинив огромное количество боли, почти сдохнув от передоза, люди ненадолго успокаиваются. Наступают благословенные безыдейные времена. Человеку разрешается стать самим собой, бесхвостой, в меру и по необходимости агрессивной обезьяной. Но на пике блаженства обезьяна задумывается о будущем, ей становится страшно, и цикл запускается по новой. Голос прав, выхода действительно нет, потому что идеал человеческого счастья – это превращение в скотину, имеющую возможность лишь ненадолго успокаиваться между двумя дозами. И другого счастья для человека не существует.
Я удерживаю голубой шар боли внутри себя. Я чувствую, что сам шар и люди, его заполнившие, устали от бесконечного повторения одного и того же цикла. Они не хотят больше, но и прекратить не могут. Такова их природа – производство боли. Если мне хватило мозгов и смелости понять эту страшную правду, то для чего-то это ведь нужно? Природа жестока, но рациональна, она не издевается попусту. Я должен найти зацепку. Должен хотя бы попытаться…
