Теперь жизнь обеих девочек зависела от меня, или как минимум, наличие у них языка. Если бы я знала, что Фалея так зациклена на себе, ни за что бы не разболтала о своих умениях. Но, как говорится, язык мой – враг мой.
Я никогда не была болтлива, я никогда не «заводилась» с полоборота и не начинала скандал первой. Да и второй не начинала, а наоборот – была миротворцем в любом споре. Первое, что я делала – просила успокоиться и разобраться. А теперь я чувствую, что иногда во мне закипает невыносимое варево из эмоций, и пока я не выскажусь, не обрету спокойствия. Язык теперь бежит впереди меня.
Видимо, это чужая черта характера. Или же тело слишком молодое, и кипящую кровь некому было усмирить. Мне почему-то кажется, Малисат ничего не запрещали, и мало того, думаю, ее вспыльчивость поощрялась. Я видела здесь уже достаточно девушек и точно могу сказать, что за языком они очень аккуратно следят. Даже Фалея, выйди она за стены этого своего «предприятия», тоже будет вести себя иначе. Но Малисат другая.
С открытой дверью в доме было достаточно света, чтобы работать, и я перебирала отрезки тканей, которые лежали в корзине. Мне нужно было что-то очень тонкое, но крепкое.
Из-за отсутствия тканей вроде капрона придется идти самым сложным путем. Но этот путь был известен еще тогда, когда искусственных материалов не было. волосы придется нашивать на очень тонкие полоски ткани, а потом уже эти полоски нашивать на шапочку. Такой вот первобытный монтюр я видела только в своей голове.
Парики знали еще в Древнем Египте. Есть доказательства того, что эта часть гардероба украшала головы правителей и вельмож Вавилона, Ассирии, Шумер. Их делали из волос яков, овец, из волос рабов. Да, я попала туда, где шевелюра имеет большое значение для женщины, тем более, если женщина имеет высокое социальное положение.
Только вот именно эта женщина имела достаточно высокий статус, чтобы стать обычной мадам в борделе. Неужели именно из-за отсутствия волос она так и не вышла замуж? Как ей досталось это место? Папенька пожалел «кровиночку», которая потеряла красоту, и решил дать денег на этот бизнес? А других направлений деятельности здесь нет? Не похоже, что она бедствует, да и скота полны загоны.
Ближе к вечеру мы вышли к ужину, и все, кто сидел за столами моментально замолчали. Знать о ситуации они точно не могли, тогда что на этот раз произошло в этом «чудесном» месте? Мы снова в опале? За что на этот раз? Палия решила обвинить меня в том, что ее красота больше не такая уж и красота?
— Что замолчали, курицы? - наклонившись к столу прошептала я, когда нашла место. – Сожмите немного локоточки, нас двое. Так мы не поместимся.
— Идем, сядем там, - Крита стояла за моей спиной, видимо, указывая куда-то на «галерку».
— Нет, дорогая. Они подвинутся, правда? – последнее слово я произнесла уже со свирепым выражением лица. Это было сильнее меня, и если бы я не знала себя раньше, то агрессию можно было считать моей самой сильной чертой характера.
Девушки сдвинулись, а некоторые даже начали подниматься с лавочек, чтобы уйти.
— Села обратно, - полушепотом, но со злостью сказала я, смотря на ту, что была напротив. - И ты тоже, садись, - приказала девушке рядом. – Крита, или, видишь, сколько здесь свободного места?
Давали, как и всегда, шарики из крупы, немного мяса и бульон в кружке. Бульон был самым любимым моим блюдом из местной «столовки». Мясо хорошо разваривалось, и он напоминал ту жижу из холодца, как только ее доставала из печи бабушка. Она огромной, какой-то самодельной алюминиевой шумовкой вынимала из котла разварившиеся куски мяса, и оно сходило с костей в момент, когда падало в большую, больше похожую на небольшой таз, миску.
Мы обсасывали косточки, а потом она садилась на низкий табурет, ставила на колени деревянное корыто и мелко рубила мясо тяжелой стальной сечкой, добавляя чеснок. И если оставался потом бульон, я обязательно ела его горячим, макая в тарелку черный хлеб, прикусывая жгучим луком.
Этот вечерний бульон всегда переносил меня домой. Это было единственным, наверное, из того, что было общим с моей прошлой жизнью.
— Что вы про нас говорили? – спросила я, улыбаясь, и продолжила обмакивать шарики из каши в кружке.
— Ничего, - девушка, что сидела напротив, решилась ответить, но тут же осеклась, поймав на себе мой взгляд. Я знала, что нам какое-то время позволено больше, чем остальным, но второй моей части ума было стыдно за свое поведение.
— Почему замолчали?
— Говорили о том, что вас перевели в дом, но мужчины уехали, - опустив глаза, девушка продолжала говорить. Что и требовалось доказать – они ничего не знали, и не понимали, как теперь расценивать наше «особое положение». Думаю, все они теперь считают нас подданными Фалеи, при которых лучше держать язык за зубами.
— Ну и отлично. Теперь лучше с нами не спорить, понятно? – я залпом выпила остатки бульона и поставив кружку на стол, встала и, перешагнув лавочку, отправилась к общему котлу за добавкой. Такого не делал никто, но попробовать стоило. Я вспомнила, как Крита кормила меня ночью мясом. Нам нужно начинать делать припасы в дорогу.
После того, как я заявила, мол, работать могу лишь при свете дня, Кали отвязалась, но через неделю принесла нечто похожее на клубок водорослей или морской губки. И каково было мое изумление, когда эта дрянь, примотанная к доске вечером начала светиться совершенно неестественным, люминесцентным зеленоватым светом.
— Только самые богатые дома могут позволить себе это, - Крита поймала мой взгляд на дощечке и тут же привстала и подошла вплотную. – Говорят, что днем нужно выносить на свет, только вот, утащат моментально.
— Кали сказала, будет служанку утром присылать, - недовольно пробурчала я. Шить было не так уж и удобно, но если установить дощечку как ночник – прямо перед работой, вполне сносно.
От непривычных и неудобных инструментов пальцы уставали, да и пальцам эта работа была не знакома. Вот уж чего не ожидала, так это корявых рук в таком прекрасном теле. Первые ночи после кропотливого труда просыпалась оттого, что судорога стягивала ладони, но через две недели более-менее обвыклась, да и пальцы оказались не совсем уж пропащими. Дело все в мышечной памяти. А новыми руками все это получалось так, словно на уроках мастерства был, глазами видел, а руки как деревяшки.
Говорили мы мало. Крита занималась тем, что складывала волосы нужной толщиной на тонкую полоску, слегка смазанную медом. Это хоть как-то позволяло удержать гладкие волосинки на поверхности. Я же после этого прошивала их нитями, потом подворачивала край и прошивала еще раз.
Вместо полноценной шапочки я сделала тряпичный каркас: полоса вокруг головы и к ней пришила полоску от лба к затылку и от уха до уха. На это вот перекрестие я и планировала набирать полосы с волосами. Хоть как-то облегчить конструкцию, иначе все это будет похоже на тяжелую зимнюю шапку.
Крита много рассказывала об этом мире и каждый раз удивлялась тому, что я не помню вообще ничего. Но из этих разговоров я вынесла достаточно много полезной информации. Теперь все надежды на то, что это могло быть каким-то неизученным куском земли моего прошлого мира, отпали полностью.
