В конце концов она произнесла: — Я не знаю, с чего начать.
Он встал и протянул ей руку:
— Не пройдете со мной? Ненадолго. Прошу.
Она поглядела на его руку так, словно прозвучавшая просьба была самой странной изо всех просьб, которые она когда-либо слышала. Но, уже в следующий миг, всё же решилась — позволила отцу Дэлвину помочь ей: он бережно поднял её со стула и поставил на ноги. При этом другой рукой крепко ухватился за спинку стула, чтобы самому не упасть, а затем взялся за свои костыли. И так, оба они начали осторожно выходить из комнаты.
Спустившись по лестнице, Диана гордо вскинула голову — и сиделки, и раненые во все глаза смотрели на неё. Должно быть, она казалась им привидением, нежданным напоминанием о произошедшей бессмысленной трагедии.
Диана медленно шагала следом за капелланом — через французские двери, вниз по ступеням, в чайный садик.
Она зажмурилась — глазам, отвыкшим от солнечного света, невыносим был даже неяркий вечерний закат. Это был первый раз, когда она вышла на улицу с тех пор, как Робин умер. Сад был в самом разгаре своего осеннего великолепия. Розы грудились пышными купами, а высокие травы, со стеблями, похожими на иву, начинали выбрасывать бутоны. Воздух был бодряще-свеж; тянуло влажным запахом прелой листвы. Ещё несколько недель, и деревья совсем облетят, и весь Хайбери погрузится в долгий зимний сон, — всё уснёт до весны, кроме Зимнего сада.
— Куда мы идём? — спросила она.
— Думаю, вы знаете, — сказал отец Дэлвин.
Ещё сама не понимая, что делает, Диана вскинула руку, преграждая ему путь: — Нет. Не могу. Слишком скоро.
Священник перехватил свои костыли таким образом, чтобы погладить её по руке: — Думаю, я не сделаю ничего такого, чего вы не в силах будете вынести. Доверьтесь мне.
Она действительно доверяла ему, поэтому усилием воли постаралась выровнять свое взволнованное дыхание. Когда они обогнули кирпичную стену, что окружала Зимний сад, она остановилась. Прямо в воротах Зимнего сада на дорожке сидел Бобби. Он держал один из игрушечных грузовичков Робина и молча катал его поперёк дорожки.
— Они должны быть заперты, — сказала она.
— Полагаю, кто-то из самых благих побуждений положил ключи обратно туда, где вы обычно их храните. Он приходит сюда каждый вечер после школы и сидит на одном и том же месте, на вот этом месте. Когда начитает смеркаться, он снова запирает ворота и возвращается к своей тёте.
Диана, ничего не говоря, смотрела на мальчика. мисс Аддертон тогда была права. Его личико теперь больше не оживлялось тем задором, который, бывало, то и дело вспыхивал на нём, когда он и Робин играли в пиратов-мародёров или в солдатиков, — оно стало каким-то помертвелым. Он был слишком тихим, а его взгляд слишком серьёзным.
— Я спросил Бобби, почему он сюда приходит, и он ответил, мол, это потому что Робин говорил ему, что это их особое место, — отец Дэлвин помолчал немного, — Знаете, что я вижу, когда смотрю на него? Я вижу маленького мальчика, который потерял лучшего друга. Он слишком мал, чтобы понимать, что в этом нет его вины. Он и так уже повидал горя гораздо больше, чем следовало бы. У него нет ни отца, ни матери, а теперь нет и лучшего друга. Его юная тётушка, кажется, ошарашена и подавлена валившейся на неё обязанностью заботиться о нём. Если никто ничего не предпримет сейчас, то этот маленький мальчик так и вырастет, думая, что в целом мире для него нет места. Что у его жизни нет никакой цели.
Какое-то время она молча смотрела на Бобби, неосознанно потирая своё левое предплечье, как бы стремясь обрести спокойствие. Она думала о том, что подумала бы она, будь Робин на месте этого маленького мальчика, в одиночестве игравшего на дорожке, — на что бы она надеялась, на что бы уповала? А ещё она подумала про то, что недавно сама сказала отцу Дэлвину о своей собственной жизни. О том, что жизнь свою проживает она теперь бесцельно.
Она медленно пересекла дорожку и направилась к Бобби. Трава, должно быть, приглушила её шаги, поскольку он не поднимал головы до того самого момента, пока она не очутилась точно напротив него, — лишь тогда он поднял головушку, продолжая сжимать в ручонке красный грузовичок.
— Привет, Бобби, — сказала она.
— Привет, — шёпотом ответил он и вновь принялся катать грузовичок по той же самой, никому не видимой колее.
Она нахмурилась и наклонилась к мальчику: — Что такое ты делаешь?
— Играю грузовичками, — сказал он тихонько. Она вспомнила, что такой же голосок был у него, когда она впервые встретила его в кухне. Он снова казался таким маленьким, таким безответно-кротким, в нём не осталось ничего от прежнего Бобби-лучшего друга Робина.
— Как ты попал в сад?
Он испуганно глядел снизу-вверх на неё: — Я не крал ключик. Я вернул его на место.
Она ласково опустила свою руку на его плечо: — Всё хорошо, Бобби. Я не сержусь. Я просто хочу знать.
— Когда Робин и я были пиратами, мы пробирались в логово Чёрной Бороды и брали ключик, а потом шли сюда искать закопанное сокровище. Только мы никогда не успевали его найти. Нам приходилось возвращать ключик на место, а то бы мы попали в беду.
Она улыбнулась:
— Это очень умно с вашей стороны, удостовериться, что вы положили его точно туда же, где нашли. А вам удавалось когда-нибудь отыскать это зарытое сокровище?
Он отрицательно покачал головой.
— А почему ты не ищешь сокровище теперь? — спросила она.
Он взглянул снизу сверх на неё, на его большие светло-карие глаза стали наворачиваться слёзы: — Карта была у Робина.
Маленький мальчик заплакал, весь сотрясаясь от тяжких рыданий. У Дианы сдавило грудь, сердце её, казалось, вот-вот лопнет, и наконец, потоком хлынули слёзы. Её первым порывом было бежать прочь, но затем она посмотрела на ребёнка, ничком лежавшего на земле. Она не могла его бросить.
И тут она поняла, что перед её мысленным взором начинает прорисовываться её дальнейший жизненный путь — пока это лишь тропинка — но она увидела её так ясно, что ей показалось невероятным, как же она не подумала об этом раньше. Но сейчас единственное, что имело значение, это было утешить лучшего друга её сына.
— Бобби, — ещё захлёбываясь плачем, еле выдавила она, — Мне бы очень хотелось, чтобы меня кто-нибудь обнял. А тебе бы этого хотелось тоже?
Маленький мальчик с трудом взобрался к ней на колени и уткнулся головой ей в грудь.
Винсента
Пятница, 18 октября, 1907 год
Хайбери Хаус
Этим утром миссис Крисли сказала мне, хоть я её о том не спрашивала, что сегодня восемнадцатое число, а это значит, что уже две недели как я арестантка.
Каждое утро она является с подносом. Затем помогает мне одеться и усаживает в кресло, лицом к окну. Часами я смотрю в сад, птицы и насекомые порхают прямо передо мной, занятые своими осенними заботами. Я не рисую. Я не читаю. Я похоронена слишком глубоко — я на самом дне боли от утраты.
