Она знала, что ей не следует отвечать честно. Но она просто слишком устала, чтобы врать: — Я родилась в Хайбери, — сказала она.
— Да, знаю. Мюррей говорил, что ваша мать работала горничной до тех пор, пока лечение артрита не стало слишком накладным, — сказала миссис Саймондс.
— Верно. Матушка учила меня готовить, благодаря её науке, когда мне исполнилось четырнадцать, глаз на меня положила миссис Килфод. Взяла к себе в помощницы и обучила всему, чему не сумела научить матушка.
— Чем же вы хотели заниматься вместо этого? — задала вопрос миссис Саймондс.
— Хотела уехать, — сказала девушка порывисто, — Джоан повезло. Матушка считала, что она слишком строптива, чтоб быть в услужении, потому и услала её в Лемингтон торговать в одном из магазинчиков. Ей было шестнадцать, она повстречала Джерри, через три месяца он на ней женился. Когда она переехала к нему в Бристоль, я видеть её не могла, так завидовала. Ведь я-то всю жизнь прожила в двух милях от коттеджа, в котором родилась. Я в Лондон хотела уехать. Работать, а потом, может, совершить какое-нибудь большое дело. Вот вам хотелось бы проводить все свои дни в подвале чужого дома, готовя еду для чужой семьи?
Миссис Саймондс наклонила голову: — Так вот для чего вся эта заочная учёба?
— Да.
— Вы подумывали о том, чтобы уехать в Лондон и стать секретаршей, так понимаю? — спросила миссис Саймондс.
— Да.
— А однажды хотите отправиться путешествовать.
Стелла с жалостью поглядела на кучу пока не сожжённых бумаг на столе:
— Я думала, если буду работать как следует, то смогу скопить денег. Это была глупая идея.
— Вы уже трижды это сделали, — сказала миссис Саймондс резко.
— Сделала что?
— Сказали слово «глупый».
Стелла выпрямила спину.
— Как вы находили время, чтобы заниматься и тем, и тем? — спросила миссис Саймондс.
— Каждый вечер, переделав все дела по кухне, я шла в свою комнату и занималась. Бывало, я поднималась ни свет ни заря, чтобы позаниматься.
— Вы больше не можете продолжать занятия? — спросила миссис Саймондс.
Девушка покачала головой: — С Бобби это слишком сложно. Кроме того, теперь это бессмысленно.
— Бессмысленно?
— Почти всё, что я сумела подкопить, я потратила на него, — сказала она.
Миссис Саймондс выглядела так, словно была в шоке: — Разве ваша сестра не перечисляла вам никакого обеспечения на него?
— Да, вот до какой степени Джоан была способна позабыть о деньгах, — огрызнулась Стелла, — Когда это ей было выгодно.
— Вы могли бы спросить, имеется ли у Робина какая-нибудь одежда, из которой он вырос. Он был немного повыше Бобби, но если немного подшить, она подошла бы, — сказала миссис Саймондс.
На этот раз Стелла, сохраняя остатки гордости, не проронила ни слова.
— Нет, так я понимаю. Это был бы не вариант, — проговорила миссис Саймондс.
— Дело не только в деньгах. Что мне делать с ним? Если уехать в Лондон, придется подыскивать такое место, где разрешают проживать с детьми. Придётся искать какую-то такую работу, чтобы наниматель был не против, что у меня ребёнок, пусть даже он мне не сын. И когда я стану рассказывать мою историю, мол, Джоан погибла, не важно будет то, что это — чистая правда. Я же знаю, как это звучит. А что будет, ежели он заболеет и за ним нужно будет ухаживать?
— У Вас с Бобби всегда можете быть дом здесь, — сказала миссис Саймондс.
Н е т. Это слово Стелла ощущала каждой клеточкой своего тела. То, что предлагала сейчас миссис Саймондс, было проявлением редкостной доброты — мало кто их прочих домочадцев смели рассчитывать на подобное — но она чувствовала, что это неправильно. Оставаться здесь она не могла.
Как бы то ни было, она не думала сейчас только о себе одной, и пора было принять это.
— Спасибо вам, — сказала она, её плечи поникли под тяжким грузом предстоявшего ей будущего.
Миссис Саймондс то открывала, то закрывала, словно играючи, корочки одной из тетрадок Стэллы: — Если вы до сих пор действительно желаете переехать в Лондон, то, возможно, имеется некий выход.
— Какой?
— Позвольте Бобби остаться здесь.
— Что?
— Он уже прижился в Хайбери. Он сможет переселиться обратно в детскую, а я смогу снова позвать Нэнни или нанять какую-нибудь другую гувернантку. Я смогу о нём заботиться, а Вы сможете отправиться в Лондон.
— У меня нет денег, — сказала Стелла.
Миссис Саймондс выгнула бровь: — Я могла бы устроить и это тоже.
— Не будет ли для вас это слишком болезненно, после ухода Робина? — спросила Стелла.
Миссис Саймондс положила книжку, сложила пальцы в замок, а затем подняла глаза — взгляд серьёзный, решительный: — Это стало бы для меня большой радостью.
Вот он, её план, — подан ей на серебряном блюде, финансируемый этой женщиной, на которую она работала столь долго. Она могла ехать в Лондон. Она могла подыскивать себе работу, которая, однажды, сможет позволить ей повидать все те места, посетить которые она планировала столь долго. Но это означало бы предать тот долг, исполнением которого ей следовало бы наиболее дорожить.
— Не знаю, могу ли я так поступить, — сказала Стелла.
— В конце недели я собираюсь в Лондон. Вы можете подумать над этим до моего возвращения, — сказала миссис Саймондс, — теперь, думаю, возьму-ка я тот стакан тёплого молока, за которым спускалась.
Стелла автоматически встала: — Оно будет готово через минутку.
— Нет, мисс Аддертон, собирайте свои бумаги, возвращайтесь к себе и ложитесь спать.
Она бросила на хозяйку Хайбери неуверенный взгляд, та засмеялась: — Я способна разогреть себе кастрюльку молока. Не настолько уж я беспомощна.
Раньше она никогда не видела, чтобы эта величественная леди занималась чем-либо подобным, но кто она была такая, чтобы спорить с хозяйкой дома? Вместо этого она подхватила свои бумаги и начала долгий обратный путь вверх по лестнице, абсолютно точно зная, что весь остаток сегодняшней ночи глаз не сомкнёт.
Винсента
Суббота, 26 октября 1907 года
Хайбери Хаус
Холодно и уже предвещаются первые заморозки.
Беседа с мистером Хиллоком возродила меня к жизни. Я встала, отряхнула юбки и вернулась за свой рабочий стол, которым пренебрегала с тех самых пор, как случился выкидыш. Открыв альбом для зарисовок, я принялась разрабатывать план Зимнего сада.
Четверо суток я практически не вставала из-за стола — засыпала, так и не выпуская из руки карандаш. А поутру просыпалась, поднимала голову с кипы бумаг, служившей мне подушкой, принимала ванну и вновь бралась за работу.
