Ирина: Вы возмутитель спокойствия, это одно из ваших очевидных качеств, и я думаю, оно проявилось очень ярко и показательно на крупнейшем в Германии фестивале современного искусства Руртриеннале. Там вы играли сочинения Игоря Стравинского и Дмитрия Курляндского. Стравинский – революционер XX века. А Курляндский – революционер XXI?
Теодор: Моя идея была сделать «Весну священную» Стравинского и вторую «Весну» Курляндского. Одна – «the rite of spring», другая – «the riot of spring» – «Бунт весны». Мы играем длинную ноту ре, потом эта нота передается зрителям. Это очень глубокая история. Мысли, энергия, которую мы вкладываем в эту ноту, гипнотические. Это демонстрация сопротивления тоталитаризму, который существует как барьер между зрителем и сценой. Самые тоталитарные люди – это артисты, потому что этот барьер в академической музыке отделяет человека, который сидит беспомощно на стуле, от другого, который играет и кидает ему кость, как собаке, чтобы он съел. А он говорит – спасибо. Это сложившаяся история. Раньше музыканты играли на свадьбах, в компаниях, а потом, извините, нет – мы играем, а вы слушайте. Вы не имеете права участвовать. Вы должны слушать в тишине. Даже возмущаются, если будет кто-то хлопать между частями. Хотя раньше Бетховена повторяли на бис частями. Это, в принципе, норма. А «the riot of spring» это история, когда мы говорим – перестаньте молчать. Давайте будем разбивать эту стену, которая нас разделяет. Давайте вместе чувствовать этот экстаз. Мы учим людей играть эту ноту. Идут музыканты, дают инструменты людям, начинают их учить. И я их дирижер. В конце все люди входят в какой-то безумный экстаз.
А вообще идея Курляндского – пойти в центр города, остановить движение и играть ноту.
Ирина: Ваша цель была заблокировать город нотой ре?
Теодор: Да. И только в участке полиции должно было быть закончено это произведение. Причем, чтобы нота ре продолжалась, мы хотели включить в машинах и в радио ноту ре, чтобы везде проникло. Идея, что искусство существует для всех. Мы должны делиться, это наше сокровище, которое будет нам давать освобождение от всех этих мраков, мракобесия, которые мы сами утверждали. Мракобесие – это мы в каждой нашей жизни. Поэтому мы заслуживаем все наши правительства по всему миру. Мы их создали. Не они сами где-то родились на другой планете и прибыли вертолетами. Это мы их создали. Здесь. Может быть, не я лично, но все равно мы часть «этого человечества».
Ирина: Но я надеюсь, что после нашего интервью всё-таки человечество станет немножко лучше. Мы же сделали этот маленький-маленький шаг.
Теодор: Дай Бог. Я очень желаю это.
Ирина: Теодор, я очень благодарна вам за это интервью. Оно красивое, яркое. В каждом доме, куда оно войдет, оно откроет новое пространство, новую территорию. Территорию музыки и любви.
Теодор: Спасибо.
Криста Людвиг
Конец февраля, я приехала буквально на сутки и остановилась в отеле «Захер», напротив Венской оперы. Погода отвратительная – косой дождь, порывистый злобный ветер, поэтому мы с друзьями ужинаем прямо в отеле в ресторане Rote bar. В какой-то момент у себя за спиной слышу чрезвычайно звонкий, рассыпающийся колокольчиком смех, настолько мелодичный, что невольно оборачиваюсь. За соседним столом сидят двое: дама в летах и такой же джентльмен. Дама показалась мне очень знакомой, секундочку… она так похожа на Кристу Людвиг, но ей же должно быть лет сто?! Тут же достаю телефон и в Интернете ищу знаменитую оперную диву Кристу Людвиг. Поиск выдает портрет Kamersängerin – точь-в-точь бодрая дама, которая так весело и молодо смеется. Ей всего 89, и она активно готовится к своему 90-летию. Как только дама отужинала, я подошла к ней, чтобы выразить свое восхищение и почтение.
Явно польщенная, она кокетливо спросила, откуда же я ее знаю!? Я ответила, что люблю все ее записи, и тут же совершенно спонтанно предложила стать героиней «Энигмы» – вдруг ей будет интересно? «Боже мой, конечно! – воскликнула она. – С удовольствием! Запишите мой телефон». Ровно через три недели мы были уже в маленьком городе Клостернойбург под Веной, в светлом, просторном доме одной из самых легендарных певиц XX столетия, любимицы Бернстайна и Караяна – Кристы Людвиг. «Невероятная легкость бытия» – пожалуй, это про нее.
Март 2017 года
Ирина: Госпожа Каммерзенгерин, госпожа Людвиг, как давно вы живёте в этом доме?
Криста: Я была замужем за французом Полем-Эмилем Дейбером – актёром и режиссёром из «Комеди Франсез», и мы жили недалеко от Канн. Там мне было довольно скучно – ближайший оперный театр в Монте-Карло или в Ницце, мне захотелось снова вернуться в Вену. И тогда мы подумали про дом, в котором жил мой сын. Я попросила продать его нам, и он с радостью согласился, а себе построил другой, четверть часа пешком отсюда. Прекрасная дистанция. Не слишком близко, не слишком далеко. Иногда он даже приносит мне что-нибудь вкусненькое.
Ирина: Теперь вы можете установить тесные отношения с сыном.
Криста: Да уж, по крайней мере, более тесные. Я ведь не была настоящей мамой, меня всё время не было рядом. Пение, пение и ещё раз пение. Я ответственно относилась к пению. Мой первый муж Вальтер Берри тоже был певцом, и нас практически никогда не было дома. Но у меня была мама, Евгения Бесалла-Людвиг, тоже оперная певица, и она оставалась дома с нашим сыном.
Ирина: И он тоже певец?
Криста: Он музыкант. Сочинил два мюзикла, а теперь преподаёт в школе, где даёт уроки пения, но не классического, а скорее этот поп-арт, бэлтинг. Мне эта музыка не слишком близка, но мне и моя классическая как-то не очень уже нравится.
Ирина: В интервью газете «Нью-Йорк таймс» 1972 года журналист пытался представить вас примадонной, на что вы шутя возразили, я не прима-донна, я Секондодонна, потому что я меццо-сопрано.
Криста: Да, секондодонна. Но я всегда очень хотела быть примадонной и пела много партий для сопрано, ведь сопрано всегда получает лучшую гримёрку, где и фортепьяно и диванчик… Не правда ли?
Ирина: Но с точки зрения вашей славы вы же настоящая примадонна?
Криста: Ну, это да, конечно! Всегда примадонна!
Ирина: Кстати, а Кармен – это же главная героиня, но она меццо-сопрано?
Криста: Знаете, по типажу я анти-Кармен. Отто Шенк, австрийский режиссер, сказал, что в его постановке нужна не типичная испанская Кармен с цветком, а обычная женщина, живущая по соседству, которая любит свободу, выбирает мужчину, какого захочет. Такую Кармен я могла сыграть. Но Кармен не была по-настоящему моя роль. Конечно, я её исполняла долго, но для меня она всегда была побочной.
Ирина: А Далила в опере Сен-Санса «Самсон и Далила»?
Криста: Я её никогда не пела на сцене, только для грамзаписи. Мне эта опера не очень нравится. Музыка какая-то смешная, не правда ли? Для меня вообще французская музыка стоит не на первом месте. Я ведь пела и в «Вертере»… подскажите, «Вертера» кто написал?
