Как ты правильно сказала, все хотят находиться в зоне комфорта: мы – муниципальный оркестр, мы получаем зарплату в любом случае, нам не нужно напрягаться. И это не критика, боже упаси! Не хочу, чтобы меня поняли неправильно. Я помню, как несколько лет назад я работал в одном театре, в котором оркестр угрожал театру забастовкой. И директор сказал: хорошо, хотите бастовать – идите, бастуйте! Я сейчас беру телефон, звоню одному оркестру из Восточной Европы, они завтра же сюда приедут. Отыграют без всяких капризов и вернутся обратно. И забастовка как-то сразу закончилась.
Ирина: Мне кажется, с китайцами, корейцами похожая история. Они очень активны, дисциплинированы, хорошо обучены, могут репетировать по 24 часа в сутки. Даже в известных европейских оркестрах появляется всё больше азиатских лиц. Думаю, пора это воспринимать как сигнал европейским музыкантам.
Хосе: Эта тема сильно отличается от нашего разговора о выходцах из республик бывшего СССР.
Корейцы, китайцы, японцы обладают невероятной техникой, невероятно дисциплинированы. Но, за очень редкими исключениями, им недостаёт одного, и это вопрос социального опыта, а не общечеловеческого – в этих строгих обществах людей учат контролировать эмоции, а не выражать их. Я работал со многими китайскими и японскими оркестрами. Когда ты их спрашиваешь: извините, а что же вы такие серьёзные? Вам не нравится то, что мы делаем? Они отвечают: «Маэстро, нам очень нравится! Но нас так учили, не проявлять эмоции. Это часть нашего воспитания». Но появление этих музыкантов в европейских оркестрах замечательно, потому что они приносят свой взгляд на дисциплину, на самоотдачу, на чистоту профессионального подхода. Это очень хорошо. Хотя российский оркестр может иметь оглушительный успех в Италии, тогда как китайскому оркестру будет значительно труднее добиться такого же успеха не потому, что они хуже играют, а потому, что их культурный опыт сильно отличается от нашего в плане экспрессии, в эмоциональном плане, когда они играют нашу музыку. Естественно, когда они играют свою музыку – совсем другое дело. Они достойны восхищения, они предпринимают активные попытки ассимиляции нашей культуры, и со временем добьются успеха. Взять Суми Чо, например.
Ирина: Они поразильно быстро учатся.
Хосе: А мы-то со своей стороны не предпринимаем вообще никаких попыток ассимилировать их культуру. Мы, уроженцы Запада, считаем, что постигли культуру Востока, потому что занимаемся кунг-фу и карате – жалкое зрелище для второсортных американских боевиков. Мы не знаем их культуры. Они изучают оперу, они изучают классическую музыку. Есть несколько очень значительных китайских, японских, корейских дирижёров. А что мы знаем, например, о театре кабуки? Ничего! Они постепенно выиграют, потому что мы предпочитаем оставаться в нашей зоне комфорта. Но нашему комфорту придёт конец, и довольно скоро. То, что делают азиатские артисты, достойно восхищения. И это очень умный подход в плане политики, не только в плане культуры.
Ирина: Хосе, ты как режиссер уже поставил несколько опер. Тебе это нравится. Как ты выбираешь произведения?
Хосе: Одно из моих любимых произведений «Отелло» я уже поставил. Шесть лет назад у меня была постановка в театре «Колон». Так что я в этом смысле баловень судьбы. Мне также удалось сделать постановку оперы «Питер Граймс». Это опера Бриттена, и её очень редко ставят, а ещё реже «Питера Граймса» ставят латиноамериканские режиссёры.
Ирина: Почему ты выбрал именно эту оперу Бенджамина Бриттена?
Хосе: Основной вопрос здесь не почему, а почему бы и нет?
У меня как-то был разговор с английским менеджером. И он сказал: «Я бы с удовольствием поставил «Питера Граймса» в Лондоне», и добавил: «Но, боже мой, у вас же такой акцент!» И я ответил: ну, извините, а вы слышали, как английские вокалисты поют по-итальянски? Давайте не будем! Акцент – это просто отговорка. Так можно дойти до абсурда: англичане пусть поют по-английски, немцы только по-немецки, а итальянцы по-итальянски. И это приведёт к гибели оперы. Так что, давайте говорить о сценических образах, давайте говорить об интерпретации, давайте обсуждать, сможет ли вокалист взять все ноты из этой партитуры, наконец, но только не об акценте. Опера не так нетерпима к акценту, как кино. Понимаешь? Если ты в кино играешь парня из Техаса, тебе придётся изображать техасский акцент. Если ты этого не сделаешь, все будут считать тебя плохим актёром. Это нормально. В опере эти границы расположены иначе. Вот поэтому я и говорю: а почему бы и нет? Я всю жизнь мечтал поставить «Питера Граймса», и когда мне представилась возможность стать одновременно и исполнителем и режиссёром, я сказал, что рискну. Это было очень, очень, очень большой риск.
Ирина: Но ты любишь трудности?
Хосе: Обожаю! Я как акула, почуявшая запах крови! И мне грех жаловаться, потому что успех был колоссальный! Я очень доволен этой работой и очень ею горжусь. Но больше всего я горжусь не постановкой в Бонне, а «Питером Граймсом» в Монте-Карло по одной особенной причине: мой состав в Монте-Карло – это были сплошные англичане.
Ирина: Браво!
Хосе: В день первой репетиции я всех собрал и сказал: вы осознаёте, что тут у нас происходит? Аргентинский тенор говорит вам, англичанам, как и что делать в опере «Питер Граймс». Все сказали: ого, а мы как-то и не задумывались над этим. Был успех, и мне было очень приятно услышать от этих английских артистов – многие из которых исполняли Бриттена по 30 лет – что это была лучшая постановка Бриттена, в которой им доводилось принимать участие. Вот это ценно. Это награда за всю ту адскую работу по 15 часов в день, которую мы проделали. Я потерял килограмм десять менее, чем за месяц. Вот лучшая терапия, самый лучший детокс.
Ирина: Чем ты планируешь заняться дальше? Я знаю, ты не любишь говорить о планах на будущее, но, может быть, в общих чертах?
Хосе: Недавно, я был назначен главным приглашённым дирижером Art Groups Венгерского радио. Это объединение детского и взрослого хора и оркестра. Мы с ними планируем записать мою ораторию «Ecce homo», мое раннее сочинение 1988–1989 года, оно никогда не записывалась. У нас прекрасные солисты: Элиза Бальбо – сопрано, Веселина Казарова – меццо-сопрано, Рамон Варгас – тенор, Николас Тесте – бас, оркестр и хоры Венгерского радио. Очень горжусь тем, что эта оратория, которая так часто исполнялась в концертах, наконец будет записана. Она основана на библейских текстах. «Ecce homo» – это триптих: первая часть – Магнификат, вторая – Калвариум и третья – Стабат Матер.
Ирина: У тебя ещё были композиции на стихи Пабло Неруды?
Хосе: Да, цикл песен на стихи Пабло Неруды, которые я написал много лет назад. Я часто исполняю его на своих сольных концертах. Но основные планы на будущее – это окончание моей первой оперы. Раньше мне никогда не хватало смелости и необходимых навыков, а сейчас я заканчиваю. Это комическая опера-буфф. Такого меньше всего ждёшь от человека, который зарабатывает себе на хлеб, убивая сопрано на сцене. Мне кажется, это своего рода аллергическая реакция на многие годы музыкальной драмы в моей жизни. Это опера-буфф на замечательное либретто.
