Книга «Новая Атлантида». Геополитика Запада на суше и на море, страница 36. Автор книги Карл Шмитт, Николас Спикмэн

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга ««Новая Атлантида». Геополитика Запада на суше и на море»

Cтраница 36

Благодаря Женевским конвенциям 1949 года внутри классического, точно урегулированного и регламентированного правового института occupatio bellica произошли изменения, последствия которых во многом остаются непредвиденными. Борцы сопротивления, которых раньше трактовали как партизан, уравниваются с регулярными бойцами, если только они организованы. В противоположность интересам оккупационных властей интересы населения занятой области так сильно подчеркиваются, что — по крайней мере, в теории — стало возможным рассматривать любое сопротивление оккупационным властям, в том числе, партизанское сопротивление, если только оно возникает из достойных уважения мотивов, как не иллегальное. С другой стороны, оккупационные власти должны по-прежнему иметь право на репрессивные меры. Партизан в этой ситуации не будет действовать по-настоящему легально, но и не будет действовать по-настоящему нелегально, но будет действовать на свой страх и риск и в этом смысле будет действовать рискованно.

Когда употребляют слово риск и рискованно во всеобщем, не уточненном смысле, тогда необходимо установить, что в занятой военными врага и насыщенной партизанами области рискованно живет ни в коем случае не только партизан. Во всеобщем смысле ненадежности и опасности все население такой области подвергается большому риску. Служащих, которые соответственно Гаагскому уставу сухопутной войны желают корректно продолжать работать, настигает дополнительный риск в смысле действий и бездействий, и в особенности служащий полиции оказывается в точке пересечения опасных, друг другу противоречащих требований: вражеские оккупационные власти требуют от него повиновения при поддержании безопасности и порядка, которые нарушаются как раз партизаном; собственное национальное государство требует от него верности и после войны привлечет его к ответственности; население, к коему он принадлежит, ожидает лояльности и солидарности, которая, имея в виду деятельность полицейского служащего, может привести к совершенно противоположным практическим выводам, если полицейский служащий не решится на то, чтобы самому стать партизаном; и, наконец, партизан и оккупант быстро зачислят его в дьявольский круг их репрессий и антирепрессий. Говоря абстрактно, рискованные действия (или бездействие) не является специфическим признаком партизана.

Слово рискованно приобретает уточненный смысл благодаря тому, что рискованно действующий [субъект] действует на свой страх и риск и осознанно смиряется со скверными последствиями своего действия или бездействия, так что он не может жаловаться на несправедливость, если его настигают скверные результаты. С другой стороны он имеет возможность — насколько речь не идет о противозаконных действиях — компенсировать риск тем, что он заключает договор страхования. Юридической родиной понятия риск, его научно-правовым топосом остается страховое право. Человек живет среди разнообразных опасностей, а дать опасности с юридическим сознанием название риск означает сделать ее и затронутого ей застрахованным. В случае партизана это, вероятно, привело бы к провалу нерегулярности и нелегальности его действий, даже если бы были готовы к тому, чтобы в технико-страховочном смысле защитить его от слишком большого риска зачислением в наивысший класс опасности.

Размышление над понятием риска необходимо для таких ситуаций, как война и вражда. У нас это слово введено в международно-правовое учение о войне в книге Josef L. Kunz “Kriegsrecht und Neutralitatsrecht” (1935, S.146, 274). Но там это слово не относится к войне на суше и совсем не относится к партизану. Эти вещи вообще не упоминаются в книге. Если мы не будем вспоминать о страховом праве как о юридической родине понятия риск и забудем неточные и нечеткие употребления этого слова — напр., сравнение с убежавшим пленным, который «рискует» быть застреленным — то обнаружится, что специфически плодотворное в смысле права войны употребление понятия «рискованно» у J. Kunz имеет в виду только морское право войны и типичные для него фигуры и ситуации. Война на море в большой мере экономическая война; в противоположность войне на суше у нее свое собственное пространство и свои собственные понятия о враге и трофеях. Даже улучшение участи раненых в Женевском регулировании августа 1949 года привело к двум, раздельным для земли и моря, конвенциям.

Рискованно в таком специфическом смысле действуют два участника войны на море: нейтральный нарушитель блокады и нейтральный провозчик контрабанды. Со ссылкой на них слово рискованно является четким и точным. Оба рода участников войны пускаются на «весьма выгодное, но рискованное коммерческое приключение» (J. Kunz, S. 277): они рискуют судном и грузом в случае захвата. При этом они не имеют врага, даже если они сами рассматриваются как враг в смысле международно-правовых норм ведения войны на море. Их социальный идеал — это хороший гешефт. Их поле деятельности — это свободное море. Они не думают о том, чтобы защищать дом, очаг и родину от чужого захватчика, что относится к прообразу автохтонного партизана. Они заключают также договоры страхования, чтобы компенсировать свой риск, причем тарифы опасности соответственно высоки и приспосабливаются к меняющимся факторам риска, напр., к затоплению подводной лодкой: очень рискованно, но надежно и дорого застраховано.

Не должно изымать такое удачное слово как рискованно из понятийного поля морского права войны и растворять его в стирающем все четкие очертания общем понятии. Для нас, настаивающих на теллурическом характере партизана, это особенно важно. Если раньше я однажды назвал мародеров и пенителей моря начала капитализма «партизанами моря» (Der Nomos der Erde, S.145), то сегодня я бы исправил это как терминологическую неточность. Партизан имеет врага и «рискует» совсем в ином смысле, чем нарушитель блокады и провозчик контрабанды. Он рискует не только своей жизнью, как любой регулярный участник войны. Он знает, и не останавливается перед тем, что враг ставит его вне права, вне закона и вне понятия чести.

Это, конечно, делает и революционный борец, который объявляет врага преступником и все понятия врага о праве, законе и чести объявляет идеологическим обманом. Вопреки всем, характерным для Второй мировой войны и послевоенного времени вплоть до сегодняшнего дня соединениям и смешениям обоих видов партизана — оборонительно-автохтонного защитника родины и агрессивного в мировом масштабе, революционного активиста — противоположность сохраняется. Она покоится, как мы увидим, на фундаментально различных понятиях о войне и вражде, которые реализуются в различных видах партизан.

Там, где война ведется с обеих сторон как не-дискриминационная война одного государства с другим, партизан является периферийной фигурой, которая не взрывает границы войны и не изменяет общую структуру политического процесса. Однако если война ведется с криминализациями военного противника в целом, если война ведется, например, как гражданская война классового врага с классовым врагом, если ее главная цель — свержение правительства враждебного государства, тогда революционное действие взрыва криминализации врага сказывается таким образом, что партизан становится истинным героем войны. Он приводит в исполнение смертный приговор преступнику и со своей стороны рискует тем, что его будут рассматривать как преступника или вредителя. Это логика войны justa causa без признания justus hostis. Благодаря ней революционный партизан становится подлинной центральной фигурой войны.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация