— А какое имя вы назвали?
— Я представился Уильямом Кеймасом.
— И вот на этом основании вам вручили ключ от квартиры?
— Да, сэр.
— И что же вы делали потом?
— Ну, с обвиняемой было решено, что сразу же после слушания
ее дела в суде, на следующий день, она примчится в меблированные комнаты, мы
приведем в исполнение наш план и избавимся от Дорри Эмблер.
— Итак, вы сказали: «избавимся от нее». Вы имеете в виду…
Так что же вы имеете в виду?
— Ну, это ведь только в итоге выяснилось, что мы должны
избавиться от нее, а поначалу разговор шел только о похищении.
— Хорошо, что же случилось?
— Ну, видите ли, обвиняемая собиралась приехать к нам сразу,
как завершится слушание ее дела в суде…
— А она сказала, почему выбрала это конкретное время?
— Да, сказала, что это, по идее, будет время, когда она
освободится от шпиков, репортеров и всей этой чепухи… Адвокат, мол, увезет ее
из суда на своем автомобиле и провезет несколько кварталов до места, где она
припарковала свою машину, потом адвокат, в натуре, прочтет ей нотацию, что надо
сидеть тихо, не высовываться, не лезть на глаза газетным писакам… Они
расстанутся, она приедет и присоединится к нам. Обвиняемая сказала, что, если
что-нибудь в нашей операции пойдет не так, она запросто подойдет к двери и,
выдав себя за Дорри Эмблер, объяснит любой шум или суматоху… ну, и все прочее в
этом роде. Так что мы не подвергались бы никакому риску…
— Хорошо, и что произошло?
— Ну, у нас был шанс утащить Дорри Эмблер, пока она была на
кухне. Мы постучали в дверь с черного хода и сказали, что на ее имя телеграмма.
Она открыла дверь, и мы сразу ее сграбастали.
— Что вы сделали?
— Мы засунули ей в рот кляп, приставили к спине пистолет и
быстренько сволокли вниз по черной лестнице в квартиру восемьсот пять. Потом
одурманили ее уколом морфия и уложили отдыхать.
— И что дальше?
— Вскоре после этого появилась обвиняемая. Она психовала,
хотела, чтобы мы побыстрее убирались оттуда. Она сказала, что Дорри Эмблер
советовалась с Перри Мейсоном и у нас мало времени, Мейсон не тот субчик, чтобы
заблудиться в трех соснах. Но мы напомнили ей о своих десяти кусках. Мы
буквально разнесли эту квартиру в клочья, разыскивая их.
— И вы их нашли?
— Нет… То есть, думаю, что не нашли.
— Что вы хотите сказать этим?
— Ну, мой приятель, Барлоу Дэлтон, вел себя, в натуре,
странно. Уже позднее я усек, что он, гад, их и нашел и запросто сунул в карман,
а сам делал вид, что ничего нету.
— Но вы не знаете наверняка, что он нашел деньги?
— Нет, сэр. Все, что я знаю, — это что я не нашел их.
— Очень хорошо, очень мило. Что же было потом?
— Потом я сказал обвиняемой, что лучше бы подготовиться к
бегству, если что-нибудь пойдет не так.
— И что же вы сделали?
— Я стал баррикадировать кухонную дверь, то есть дверь между
кухней и гостиной, чтобы нам самим ее открывать, но удерживать любого, кто бы
ни вошел из передней. И именно в то время и позвонили в дверь, там был этот
мужчина…
— Какой мужчина?
— Ну, детектив, этот тип, который был убит, Марвин Биллингс.
— Хорошо, продолжайте. Расскажите нам, что случилось.
— Пардон, я забежал немного вперед в своем рассказе.
Обвиняемая тоже обыскивала квартиру, что-то там высматривала. Она не говорила
что именно, но скоро нашла револьвер двадцать второго калибра.
— И обвиняемая взяла его?
— Да, взяла. Она сказала, что при случае покажет этой Дорри
Эмблер разницу между свинцовыми пулями и холостыми патронами.
— И дальше?
— Ну, и дальше мы как раз подошли к тому, о чем я вам
рассказывал. Раздался звонок, этот Марвин Биллингс стоял там, а обвиняемая
подошла к двери и стала базарить оттуда с ним…
— И что произошло?
— Да он просто прямо ворвался в квартиру, ну и, конечно,
сразу же увидел, что тут все вверх дном, ее уже обыскивали, и он взъярился: что
тут происходит, что тут происходит? А обвиняемая, делая вид, что она, в натуре,
Дорри Эмблер, сказала, мол, кто-то, очевидно, побывал здесь, искал что-то… и
вот как раз тогда Биллингс взял ее в оборот.
— А что вы подразумеваете под этим?
— Ну, он хотел выжать из нее деньги.
— А где находились вы?
— Я был в спальне.
— Он вас видел?
— Нет, он не мог меня видеть. Я был за дверью.
— И что случилось?
— Он сказал обвиняемой, что ему известно, что она замышляет.
Он думал, что разговаривает с Дорри…
— Не следует рассказывать нам, что вы думали и что он думал,
— с важным достоинством перебил его Гамильтон Бюргер, создавая призрачную
видимость собственной абсолютной беспристрастности. Все, о чем можете
свидетельствовать: что вы видели и слышали в присутствии обвиняемой.
— Ну, он сказал ей, мол, знает, что мадам задумала, она,
мол, самозванка и ей надо бы иметь управляющего получше, мол, тоже хочет
поучаствовать в этом дельце и ему нужна доля от ее дурных денег… И еще он
сказал что-то насчет того, что он, мол, не вчера родился и…
Ну, вот тогда-то она и выдала…
— Минуту, вот когда вы произнесли «она», кого имели в виду?
— Минерву Минден, обвиняемую.
— Хорошо, и что же она сказала?
— Она сказала: «Ты, вероятно, и не вчера родился, но вот до
завтра ты точно не доживешь», и я услышал выстрел, а потом тяжелый удар тела,
рухнувшего на пол.
— И что вы сделали?
— Я выбежал и говорю: «Вы его застреляли!» А она кричит:
«Конечно, я его застрелила. Этот вымогатель-ублюдок всех нас скрутил бы в
бараний рог, если его не пристрелить. Но им никогда не удастся пришить мне это
дело! Тут квартира Дорри Эмблер, вот ее-то в нем и обвинят»…
— И что дальше?
— Ну, дальше я наклонился над ним и говорю, что этот парень
еще жив, а она сказала: «Ну, мы это быстро уладим» и подняла револьвер, а потом
опустила его и заулыбалась. У меня, честно говоря, мороз по коже прошел… И
говорит: «Нет, будет еще лучше дать ему прийти в сознание на такое время, чтобы
он успел рассказать свою байку. Он-то думает, что его застрелила Дорри Эмблер.
Вот это и объяснит исчезновение Дорри. Все будут думать, что она пристрелила
этого парня, а потом удрала».
