— Да.
— И что вы сделали с револьвером?
— Я бросил его на пол.
— И полиция забрала его?
— Да.
— Где был ваш приятель, когда его застрелили?
— В универсаме «Экми».
— В какое время дня?
— Около двух часов ночи.
— И что же вы там делали?
— Возражаю против этого вопроса, как нарушающего правила
ведения перекрестного допроса, некомпетентного, неуместного и несущественного,
— сказал Гамильтон Бюргер.
— Отклоняется, — возразил судья Флинт.
— Мы с приятелем брали кассу…
— И ваш приятель был убит, а вы арестованы?
— Да.
— Вас отвезли в тюрьму?
— Да.
— Спустя какое время, уже будучи в тюрьме, вы рассказали
полиции об обвиняемой и Дорри Эмблер?
— Да немного времени прошло. Видите ли, мою совесть
отягощало и это убийство, и то, что случилось с Дорри Эмблер. Я никак не мог
почему-то выбросить это из головы, думал о них, не спал…
— Повторяю вопрос, спустя какое время после того, как были
арестованы, вы целиком рассказали полиции всю эту историю?
— Это было… ну, это было спустя пару дней.
— Вас захватили на месте преступления в той ночной краже со
взломом?
— Да, сэр.
— Вы это знали?
— Да, сэр.
— А ранее были судимы за уголовные преступления?
— Да, сэр.
— Сколько раз?
— Три раза.
— За какие преступления?
— Ограбление, крупная кража и ночная кража со взломом.
— Вы, разумеется, знали, что вам грозит пожизненное
заключение, как закоренелому преступнику?
— Одну минуту, — вмешался Гамильтон Бюргер. — Возражаю
против этого вопроса, как некомпетентного, неуместного и несущественного,
нарушающего правила перекрестного допроса.
— Я всего лишь пытаюсь показать наклонности и мотивировку
данного свидетеля, — ответил Мейсон. — И намерен согласовать это с моими
следующими вопросами…
— Думаю, мне понятен подтекст ваших вопросов, — милостиво
сказал судья Флинт. — Возражение отклоняется.
— Да, — ответил свидетель. — Да. Знал.
— Вы знали, что похищение наказывается смертной казнью?
— Ну это при определенных обстоятельствах. Да, знал.
— Вы знали, что вы вступили в тайный сговор с обвиняемой с
целью совершения убийства?
— Да.
— Равно как и похищения?
— Да.
— Вы знали, что стали соучастником убийства Марвина
Биллингса?
— Ну… хорошо, полагаю, что знал.
— И находились в крайне затруднительном положении, когда
официальные лица допрашивали вас, так?
— Да уж, находился.
— А не предложили ли вы свое признание в преступлении,
которое полицейским хотелось раскрыть, поменять на освобождение от судебного
преследования по всем этим остальным обвинениям?
— Ну… хм… не совсем так.
— Что вы хотите этим сказать?
— Ух, раз такое дело, они сказали, что мне стоило бы
очистить душу и отдать себя на их милость и… Ну, это были те самые, которые
говорили, что у них есть на меня убийственные материалы, а это значит, мол, я
получу пожизненное заключение, как закоренелый преступник, и они проследят,
чтобы я был там при деле каждую минуту… если только не стану с ними
сотрудничать и не помогу распутать кучу нераскрытых преступлений.
— И после этого ваш разговор с ними принял другой оборот, и
вы стали говорить с ними в иной тональности, — угадал Мейсон. — Вы начали
торговаться с ними по поводу перемены своей участи, если сумеете помочь
раскрыть убийство, за которое они хотят отчитаться…
— Ну, что-то в этом роде…
— Вы напрямик выложили лейтенанту Трэггу, что поможете
распутать полиции дела, если вас освободят от вашей доли в этом преступлении и
если с вас снимут ночную кражу в универсаме… Не так ли было?
— Ну, полагаю… да, я поднял этот вопрос.
— Иными словами, вы сказали лейтенанту Трэггу, что не прочь
совершить сделку? Так?
— Не такими словами.
— Но так, что дело к этому и свелось.
— Ну… да.
— К тому же вы хотели получить гарантии об отпущении грехов,
будем это именовать так, прежде чем расскажете вашу историю окружному
прокурору.
— Ну, это была выгодная сделка.
— Вот к этому аспекту я и подбираюсь, — жестко сказал
Мейсон. — Ваша совесть не заговорила сразу же. Вы решили немного поторговаться,
даже не дав своей совести заговорить.
— Ну, я же не собирался рассказывать полиции то, что знал,
пока не получу это, как вы говорите, отпущение грехов. Я не собирался совать
голову в петлю, просто лишь бы угодить им.
— И вы получили отпущение грехов?
— Мне пообещали это отпущение…
— Твердо обещали?
— В известном смысле, да.
— Так, одну минуту, — сказал Мейсон. — Давайте-ка обновим
ваши воспоминания. Не носило ли это отпущение грехов оттенок шантажа. Не
говорил ли окружной прокурор, что не может его вам предоставить, пока не
услышит вашу версию убийства? Что, если ваша версия приведет к доказательству
убийства и поставит перед судом, то вам будет дано отпущение грехов, кхм…
— Ну, что-то вроде того.
— Вы ведь как раз к такой сделке склонялись, так?
— Да.
— И вы это получили?
— Да.
— Итак, — Мейсон направил палец на свидетеля, — поскольку вы
сидите здесь, на свидетельском месте, вы обвиняетесь в преступлении, которое,
вкупе с вашими предшествующими подвигами, означает для вас пожизненное
заключение, вы заключили сделку с окружным прокурором, что состряпаете басню,
которую потом сумеете рассказать нам, басню, которая убедит присяжных
настолько, что они признают обвиняемую виновной в совершении убийства первой
степени, и вы сможете выйти из зала суда чистеньким и вернуться к своей преступной
деятельности. Но если, с другой стороны, ваша басня окажется недостаточно
бойкой для присяжных, никакого отпущения грехов вам не светит.
