По пути я не встретил ни одного патруля, и это было странно. Уже в своём квартале я даже ускорил шаг, чтобы избавиться от навязчивого, давящего ощущения кладбища, неживого места.
Наконец, я поднялся на свой этаж и с огромным облегчением закрыл за собой дверь комнаты.
— Долго тебя мурыжили, — голос со стороны моей кровати. Я подпрыгнул от неожиданности, — извини, но у тебя светомаскировка не установлена на окнах. Свет я не мог включить.
— Да, заказал на следующую неделю. От предыдущего жильца досталась тряпка дырявая… — ответил я, успокаиваясь.
Я подошёл к Даниилу, который остался сидеть на краешке кровати, и занял стул.
— Уже понял, что это была не случайность? — спросил он.
— Не думал об этом, — честно признался я.
— Скорее всего, Константин. Он был не против, чтобы ты остался в разведке. Поддерживал это решение. Но, видимо, хотел таким образом избавиться от всех этих религиозных вещей. Ты случайно гибнешь в тылу. Открываешь счёт. Легенда рассеивается как дым.
Я промолчал. Только челюсти сжал.
— Злишься? — продолжал Даниил, — понимаю. Но он действовал логично, как ты понимаешь. Он вообще очень логичный человек.
— Надо ускоряться, — констатировал я.
— Быстро не получится, — вздохнул разведчик, — скорее всего, нужно будет еще пару раз сходить на задания.
— Отличные новости. Просто прекрасные! Ты не мог хотя бы до утра подождать, чтобы мне их сообщить?
— Я подстраховал тебя от повторной попытки, — спокойно ответил Даниил.
— И долго ты меня так страховать будешь?
— Только сегодня, — в звёздном свете я видел только силуэт разведчика; он пожал плечами, — дальше сам. Но знаешь. Хочу сказать одну важную вещь. Что бы ни случилось — наш план останется в силе. Так что, может, и не надо слишком сильно сопротивляться. Если понимаешь, о чём я.
Я сдержался. Только вдохнул глубоко. Задержал дыхание. Выдохнул. И только после этого ответил:
— Даже если предположить, что я вернусь — а насчёт этого у меня есть сомнения, быть убитым психом совсем не то же самое, что погибнуть на войне — я точно потеряю память. И какая тебе тогда от меня польза?
— Насчёт памяти — я-то её не потеряю при любом раскладе. Но вот насчёт войны ты, пожалуй, прав… даже мне это в голову не пришло. Поэтому мы постараемся ускорить твою следующую миссию.
— Как мне это всё надоело… — вырвалось у меня.
— Завтра будет инструктаж. Подготовься, — ответил Даниил, после чего встал и, не прощаясь, вышел из комнаты, аккуратно притворив за собой дверь.
Я подумал, что где-то он был прав. Потеря памяти перестала быть критичным фактором. И в этом большой плюс того, что я решил открыться ему. Но появлялись другие проблемы. Возродившись здесь, я перестану узнавать людей, с которыми был знаком раньше. И потом: до какого момента у меня вырубится память? Что, если я перестану помнить всё, что случилось со мной в этом мире? Стану новорожденным? Сможет ли меня Даниил прикрыть на то время, пока я буду входить в курс? У меня не было ответа на эти вопросы. Поэтому, лёжа на кровати и глядя на звёзды, я твёрдо решил не умирать.
Глава 21
На первый взгляд, миссия выглядела не слишком сложной. Всего-то отследить перемещения командующего фронтом той стороны в течение недели. Это если не вникать в детали. Но на самом деле задание было настоящим самоубийством. При самых оптимистичных раскладах шансы на успех были где-то один к пятидесяти.
Начиная с того, что вражеский штаб находился в их столице языкового сектора, городе Черноводье. Который сам по себе был режимной крепостью. Так ещё и район штаба и резиденций высшего командования был изолированным городом в городе, попасть в которые можно было только по специальному пропуску. Причём в мою задачу входила добыча этого самого пропуска — наши не могли обеспечить надёжными документами такого уровня.
Инструктаж снова вёл Константин, хотя миссия была одиночной и такое внимание новоиспечённому старлею, в общем-то, было не по чину. Уж не знаю, зачем ему это понадобилось. Изучить «пророка»? Углубить личное впечатление? Принимая во внимание сорвавшееся покушение — вполне вероятно.
Поэтому весь инструктаж я только и делал, что кивал и отвечал: «Так точно!»
— Вы ни разу не навестили нашедших вас, — в самом конце генерал, видимо, решил пойти в атаку, подняв забрало, — это немного странно… обычно люди поддерживают связь. Учёные даже считают, что это проявление своего рода импринтинга, почти как у животных.
— У меня не было времени, — спокойно ответил я, после чего пожал плечами и улыбнулся.
— И в то же время вы так много внимания уделяете физической подготовке… почти всё ваше свободное время вы проводите на спортивных сооружениях.
— Это необходимость, — я широко улыбнулся, — форма — это преимущество. Я хочу быть сильнее врага. Во всех смыслах.
— И в то же время относительно мало уделяете внимание духовной жизни. А ведь боевой дух — это тоже очень важно!
— О, с этим у меня всё в порядке! — так же, с улыбкой, ответил я, и добавил: — кажется, где-то от техников я слышал, что не нужно лезть в настройки, если что-то работает, как надо.
Генерал пристально посмотрел на меня, видимо, пытаясь прочитать мой эмоциональный настрой после этой словесной пикировки. Мне хотелось верить, что ему это не удалось.
— Вы по праву служите в разведке, — наконец, констатировал он нейтральным тоном.
— Спасибо, — кивнул я.
— И насчёт физической формы вы тоже совершенно правы. Она вам понадобится, учитывая тип заброски.
Мне стоило большого труда сохранить оптимистичную улыбку на лице. Потому что способ, каким мне предстояло проникнуть на территорию противника, не вызывал большого доверия.
Специально для миссии построили планёр, рассчитанный на одного человека. Но не совсем обычный: каркас из тонких деревянных балок, пропитанных особым полимером для прочности, был обтянут материалом, прозрачным как для радиоволн, так и для обычного света. Поэтому издалека аппарат напоминал скелет какой-то экзотической огромной птицы. Или, скорее, птерозавра.
По плану планёр буксировали на высоту больше десяти километров, поэтому без кислородного оборудования было не обойтись. Правда, оно сбрасывалось, как только аппарат снижался достаточно для того, чтобы дышать самостоятельно. Таким образом выигрывалось несколько километров свободного полёта — за счёт потери массы. Баллоны, способные выдержать давление сжатого кислорода, весили довольно много.
А ещё аппарат был снабжён винтом. Во время буксировки и начального периода спуска с большой высоты он был сложен, составляя единое целое с крылом. Но потом, с помощью специальной рукоятки, раскладывался в рабочее положение. При этом двигателем служил сам пилот. Да-да, у винта был хитрый ременной привод, передающий усилие с педалей, напоминающих велосипедные. По расчётам инженеров, такая конструкция была способна прибавить до пятидесяти километров дальности полёта. В прифронтовых условиях — критически много.
