— Не продавайте себя дешево! — Мерлин покачал головой, а затем наполовину приподнял ее над особенно трудным участком воображаемой тропы, по которой они шли. — Вы были по крайней мере так же активны на четыреста лет дольше, чем они, и вы сделали это, так сказать, в животе зверя. Ради Бога, прямо здесь, на материке, даже в самом сердце Зиона!
— О, я знаю это. — Она улыбнулась ему и похлопала по его нагруднику, покрытому паркой, в знак благодарности, когда он поставил ее на ноги. — Я имела в виду, что им не только удалось выжить, узнав правду — полную правду об архангелах и Церкви, чего мы никогда не делали, — но и сохранить свою собственную веру в Бога, несмотря на всю ложь, которую, как они знали, говорили от Его имени. Это впечатляет, Мерлин. — Настала ее очередь покачать головой. — Надеюсь, что сестры смогут сделать то же самое.
— Действительно? — Он посмотрел на нее сверху вниз, сапфировые глаза потемнели.
— Конечно, я хочу этого, — она спокойно встретила эти глаза. — Думаю, что архиепископ Мейкел совершенно прав. Ваше пробуждение здесь, коррупция викариата, действия храмовой четверки, подъем реформистов, готовность короля Хааралда принять вашу помощь и бросить вызов Клинтану, а также создание империи Чарис — если уж на то пошло, существование двух таких замечательных людей, как Кэйлеб и Шарлиэн, чтобы возглавить эту империю… Искренне верю, что все это действительно Бог, работающий над тем, чтобы снова открыть истину Своим детям, Мерлин. Не притворяюсь, что понимаю все Его цели или почему Он так долго ждал, прежде чем действовать, и в качестве интеллектуального упражнения готова признать и поверить, что все это часть Его плана, потому что я недостаточно храбра, чтобы отказаться от своей веры в Него. Но здесь, — она прижала левую руку к своей груди, — нет никаких сомнений ни в Нем, ни в Его любви к Своим детям.
Она вдруг ухмыльнулась.
— Я была готова свергнуть викариат, если представится такая возможность, Мерлин, потому что знала, что он не может быть исполнением Его воли, что бы там ни утверждалось. Если я верила, что Сам Бог призывает меня к этому, когда я также верила, что каждое предложение Писания было Его собственным безошибочным словом, как я могу подвергать сомнению это новое и гораздо более великое откровение, которым вы поделились со мной?
— Вы замечательная женщина, Ниниан Рихтейр, — сказал он ей. — Не думаю, что я единственный, кто когда-либо говорил вам это, но надеюсь, вы признаете, что у меня довольно ясный взгляд на это, чем у большинства других.
— Мерлин, ваш взгляд — не просто на ситуацию здесь, на Сейфхолде, но и на то, что значит быть человеком — должен быть самым близким к действительно уникальному, что когда-либо существовало. — Ее улыбка превратилась в напряженное, серьезное выражение, и она покачала головой. — Я пыталась представить, на что может быть похожа такая перспектива, но не думаю, что смогу. Не думаю, что кто-то другой смог бы.
Он пристально посмотрел на нее еще мгновение, затем снова перевел взгляд на скользкую тропу, обдумывая то, что она сказала. Вероятно, она была права, но ее собственный жизненный опыт, несомненно, ставил ее в лучшее положение для понимания его собственной точки зрения, чем у кого-либо другого на Сейфхолде — во всяком случае, за пределами Нимуэ Чуэрио.
— Я… — начал он, но остановился на полуслове.
— Что? — спросила она.
Он секунду смотрел вверх по склону, затем криво улыбнулся ей.
— Я следил за дистанционно управляемыми пультами, размещенными вокруг гробницы. Кажется, одна из ваших сестер только что выглянула в окно. Похоже, впереди бушует лишь небольшое смятение.
— Могу себе представить, — сухо сказала Эйва. — Полагаю, что в сложившихся обстоятельствах нам, вероятно, следует ускорить темп — на самом деле ускорить мой темп, — чтобы мы могли немного раньше успокоить их.
* * *
Сестра Эмили, старшая Хранительница, сидела на простом, но удобном деревянном стуле напротив трапезного стола и наблюдала, как Эйва и Мерлин потягивают горячий чай. Ей было за пятьдесят, на два или три года больше Эйвы, в темных волосах начинали пробиваться широкие серебряные пряди, а глаза были цвета ясного зимнего неба. В данный момент эти серо-голубые глаза были темными, полными теней и затаенных вопросов.
Она отправила других Хранительниц — на данный момент их было всего девять — обратно к их обязанностям. То, что они ушли без возражений, многое говорило о дисциплине сестринства, хотя даже их послушания было недостаточно, чтобы предотвратить затяжные взгляды через плечо. Только четверо из них когда-либо по-настоящему встречались со своей старшей Матерью, и немало потрясений было вызвано тем, что Эйва появилась в разгар зимы, пешком, с Мерлином в придачу.
Сестра Эмили, — подумал Мерлин, — очевидно, полностью разделяла этот ужас.
— Я рада видеть вас, Мать, — сказала она через несколько минут, — но уверена, вы можете понять, насколько… удивительным нахожу ваше прибытие сюда. И ваше, конечно, сейджин Мерлин.
— Как вы, наверное, уже поняли, сестра Эмили, сейджин имеет довольно много общего с моим прибытием, — ответила Эйва. — В конце концов, вы же читали дневник святого Коди.
Глаза Хранительницы вспыхнули, когда Эйва упомянула о дневнике в присутствии Мерлина, но она только склонила голову в знак признательности. Эйва отхлебнула еще чаю, затем поставила тяжелую кружку на стол и спокойно встретилась взглядом с сестрой Эмили.
— Сейджин Мерлин действительно сейджин в старом смысле этого слова, — тихо сказала она. — Я могу рассказать вам по своему личному наблюдению, что он обладает всеми способностями, которыми обладал святой Коди, и другими, которыми, сомневаюсь, обладал даже святой. И, — она слабо улыбнулась, — теперь могу честно сказать, что понимаю упоминания в дневнике о переносе хикоусеном архангелов. Это… не совсем то, что мы думали, но сам опыт, безусловно, достаточно чудесен.
— Кесей хи коснулся сейджина? — Глаза сестры Эмили расширились, и Мерлин покачал головой.
— Я бы никогда не стал делать таких заявлений, сестра, — сказал он ей. — И, поверьте мне, вокруг меня не горит священный огонь! — Он криво улыбнулся ей. — Мадам Парсан — ну, на самом деле, полагаю, Мать Ниниан — обладает несколько сомнительным чувством юмора. Уверен, что вы сами это заметили.
Эйва бросила на него насмешливый взгляд, и монахиня усмехнулась. Эта игра, казалось, расслабила ее, и она откинулась на спинку стула.
— Правда в том, Эмили, — сказала тогда Эйва, — что, когда святой Коди писал о своем хикоусене, он на самом деле не имел в виду кесей хи, как мы думали. Хикоусен на самом деле был… сосудом, наделенным силой тайн архангелов, полагаю, это, вероятно, лучший способ описать это. Сейджин Мерлин может призвать такой же сосуд к себе на службу, когда ему это потребуется, но кесей хи, который окутывал хикоусены самих архангелов, был виден смертным только потому, что они были собственными транспортными средствами архангелов.
Глаза сестры Эмили снова расширились, на этот раз скорее от удивления, чем от шока, и Мерлин серьезно кивнул. Это противоречило здравому смыслу, придавая даже мимолетное правдоподобие лжи об «архангелах», но едва ли это был первый раз, когда ему приходилось осторожно подходить к мерам веры Сейфхолда. И, как продемонстрировала Сандария Гэтфрид, даже сестра святого Коди, вероятно, была плохо подготовлена к одновременному разрушению всего, на чем ее воспитывали, чтобы поверить. Если Сандарии было трудно принять правду, даже имея доказательства пещеры Нимуэ вокруг нее, как кто-то мог ожидать, что сестра Эмили примет ее без этих доказательств?
