Мы с Енохом просидели всю ночь, вспоминая былые времена. Господин ректор в одиночку «приговорил» бутылку хорошего вина, мне же пришлось довольствоваться кофе, отыскавшемся в одном из кухонных ящичков. Разошлись под утро, оставив кухарке грязную посуду.
Вилфриду стоило бы полежать недельку, но парня так хотелось домой, что он и слышать не хотел об отсрочке. Господин Габриэль осмотрел больного, сказал, что в седле юноша удержится, а ребру все равно, где срастаться — в постели или в дороге.
Со Спидекуром попрощались наспех, да ректору было теперь не до меня. С утра пораньше прибыл отряд имперской конницы, вместе с чиновником от какой-то канцелярии. Все были рады, что «мятеж» удалось подавить без применения силы. Посему, большинство «мятежников», сложенных в подвалы, отпустили домой, а если кого-то и выпороли, то это ерунда. Поротая задница, в отличие от отрубленной головы или сломанной шеи, заживает.
Напоследок, мы совершили «набег» на университетскую книжную лавку. Деньги у нас оставались еще в изрядном количестве и, потому, почему бы их не потратить на книги? А где лучше всего покупать ученые книги, если не в университетской лавке?
Господин Габриэл с нами идти не захотел. Выдав воспитаннику туго набитый кошелек, отправился в Мейзен, осмотреть городской рынок и купить лошадей.
Глядя, как парень с горящими глазами, откладывает в сторону понравившиеся ему экземпляры, я понял, что денег, оставленных ему магом, надолго не хватит! Ну, придется мне ссужать деньгами своего будущего правителя. И, скорее всего, вместо заводного коня, следует обзаводиться повозкой. Впрочем, повозка отпадает. Я так и не научился запрягать лошадь. Впору вспомнить о цыганах с их необъятным фургоном, но лучше нам обойтись без Зарко и Папуши. Целее будем!
Я обратил внимание, что Вилфрид ищет работы, посвященные воспитанию и обучению детей. Хм. Помнится, нынешней ночью, мы вели разговор о создании университета с «чистого листа» и ректор согласился со мной, что начинать следует со школы. Стало быть, юный фон Силинг, сделал необходимые выводы. (Интересно, а прислушался бы он к моим словам, если бы с ними не был согласен великий философ?)
Мои познания в педагогике достаточно скудны. Помнил, что педагогами именовали никуда не годных рабов, хромых, безруких и всяких прочих калек, отводивших детей в школу (ну, ладно-ладно, пусть будет гимнасий!). Отчего-то засела в памяти фраза одного из наших лекторов, повествующих о жизни в античные времена: «Если вы пойдете гулять по эллинскому городу, увидите множество строящихся храмов, а если услышите болезненный крик раба, упавшего со строительных лесов и сломавшего ногу — знайте, что на одного педагога стало больше!»
Поистине, дурной пример заразителен. Я собирался поискать что-нибудь интересное (не знаю, что именно, за что глаз зацепится!), но теперь принялся рассматривать книги, посвященные проблемам воспитания и обучения молодежи. Их, на удивление, было больше, нежели любовных романов!
В университетской лавке мы обнаружили увесистый том, сочиненный неким магистром Отто фон Брумфельдом, называвшийся довольно витиевато: «Об исправлении детских нравов, подобающих наставлениях и лучших наставниках, могущих и должных оказывать воспитательное влияние на тела и души подрастающего поколения». Вилфрид, вдохновившись на столь многообещающее название, даже раскрыв том, отложил книгу в стопку покупок.
Полистав книгу, я наткнулся на фразу о том, что «ежели дети, сидя за столом, ковыряются в носу и сморкаются в скатерть, следует лишить их обеда и примерно наказать розгой»; следующая фраза была о том, что «если дети молятся в храме без должного трепета и прилежания, то по возвращению домой их следует примерно наказать розгой, затем запереть на ночь в холодный чулан, а по миновании ночи, еще раз выпороть». А учитель в школе должен постоянно вбивать знания розгой, и, чем больнее, тем эти знания будут глубже!
Словом — автор труда уверял, что лучшим способом обучения и воспитания детей является порка, «должная навсегда закрепить в теле и сознании будущего взрослого человека, что некоторые неблаговидные поступки и нерадение, будут сопровождаться телесной болью».
Дальше я читать не стал. Зачем, спрашивается, испортили столько хорошей бумаги? Написал бы Брумфельд, что лучший метод образования — это порка, а больше ничего и не надо.
Своих детей (официальных, по крайней мере!), у меня нет и рассуждать — надо ли бить детей, я не имел морального права. Но если учесть, что меня самого в детстве ни разу не пороли, скорее был против. Но что я точно знаю — если воспитание сводить только к порке, вырастет либо запуганный звереныш, либо озлобленный зверь.
— Нет, господин Вилфрид, — сказал я, забирая книгу и возвращая ее на место. — При всем моем уважении к вашему выбору, покупать целую книгу ради дурацкой фразы, что бить учеников необходимо, просто нелепо!
Вилфрид спорить не стал, зато старенький книготорговец, дремавший за прилавком и, вроде бы, не обращавший внимания на покупателей, подошел к нам.
— Вижу, господа, вы ищете трактаты, посвященные воспитанию и обучению?
— Ищем, — ответил я за себя, и за юношу. — Не думал, что их так много.
— Вы знаете господа, в последнее время многие из студиозов — особенно те, кто по каким-то причинам не смог достойно завершить обучение в университете, начали основывать собственные школы. Соответственно, увеличился спрос на труды ученых-педагогов.
Любопытственно. Стало быть, студенты — недоучки основывают собственные школы?
— Вот, пожалуйста — сочинение Леона Гроссуса «Краткое наставление об истинной школе», — сказал книготорговец, с усилием доставая с полки три увесистых тома и, укладывая их на прилавок. — Господин Гроссус считает, что ученику должна быть предоставлена полная свобода. Он сам должен выбирать — чему учиться исколько учиться; нужно ли слушать учителя на уроке, выполнять ли домашнее задание! Если учащийся болтает, валяет дурака на уроке — ни в коем случае нельзя ему мешать!
— Однако! — только и сумел я сказать. — А какой прок от такой учебы?
— А какая разница, есть ли прок? То, чему учит сам педагог — это вторично. Главное, что ребенок получает свободу. А свобода — важнее любого образования. И, как человек свободный, он скоро поймет, что образование необходимо и, он с охотой станет постигать науки!
— Что-то я сомневаюсь, что ребенок добровольно сядет за книжки, — кисло заметил я. — Вот я бы, точно не сел!
Книготорговец вздохнул, отодвинул в сторону Гроссуса, а на освободившееся место положил маленький томик:
— Тогда посмотрите этот трактат, — предложил старик. — Это труд анонимного автора, предлагающего очень интересную систему обучения, в основе которой лежит состязательность и система рейтинга.
— Состязательность? — заинтересовался юный Силуд. — А как можно состязаться в образовании? Кто быстрее решит задачу, или кто скорее прочитает страницу?
— О, здесь очень интересная методика! — обрадовался книготорговец. — Если у вас есть школа, то ее следует поделить на два отделения. Скажем — «золотое» отделение и «серебряное». Ну, можно отделение «А» и отделение «В». И пусть эти отделения соревнуются между собой — у кого более высокие отметки по дисциплинам, кто из учащихся выиграл состязание по фехтованию, кто выбил больше мишеней при стрельбе из лука. Каждое достижение обозначаем плюсом, а неудачи — ну, скажем, было падение с коня во время верховой езды, или кто-то забыл склонение — ставим минус. И ежедневно, на доске школьных объявлений будут вывешиваться результаты состязаний! Каждое отделение будет заинтересовано в повышении рейтинга.
