– Нет. Если сказал, значит нет. Иди, куда шёл дальше.
– Мужик, мы с тобой в одной лодке, – дождь становился сильнее. Дворники ходили по лобовому стеклу, а по крыше машины барабанил дождь. – Мы должны помогать друг другу, мы ведь все братья по беде. Меня скоро выкинут из квартирки, а зарплату не выдают уже второй месяц мне…
– Уходи. Прошу тебя. Нет у меня таких денег с собой, даже если бы были, не отдал бы – у меня семья.
Мужик с большим носом сердито посмотрел на Бориса. По его телу пробежали мурашки, выглядел он крупным, и казалось, что мог с лёгкостью пробить стекло.
Тут мужик достал из кармана куртки пистолет и нацелился на Бориса.
– Вылезай из машины, если хочешь жить, или сдохнешь. Выживает сильнейший, ты помнишь об этом, и не пытайся уехать на этой развалюхе. Пуля быстрее, поверь мне, – он улыбнулся.
Борис, долго не раздумывая, вылез из машины. Было приятно ощущать, как на тебя падают холодные капли дождя. Борис почувствовал себя живым.
– Можем всё решить мирным способом. Мы в одной лодке, а убивать – это не выход.
Мужик с большим носом отошёл от Бориса.
– Я тебя узнал, – сказал он довольным голосом, словно разгадал тяжёлый ребус, – Ты тот самый мент. Как там тебя, Клюев. Да, мент. А я думаю: дико ты мне знаком, я по телеку видел, и там ты выступал с речью в том году. Говорил, что совсем скоро город изменится, в нём станет дышать намного проще. Но я что-то не вижу этих изменений, товарищ полицейский.
– Всё в процессе. Ты, главное, не переживай. Всё идёт своим чередом. И давай без смертей сегодня. Меня жена ждёт дома.
– Плевать мне хотелось, вот что могу тебе сказать. Давай бумажник, мент.
Борис понимал: чуть сделает резко не то движение – его пристрелят как собаку. Здесь надо было действовать немного аккуратнее. Он уже успел себе представить, как жена узнает, что мужа убивают на улице, безликий убийца, украв у него машину и бумажник, и её бледное мёртвое выражение лица.
– У меня там немного. Давай всё уладим, прошу тебя.
– Хватит ломаться, как девчонка. Гони чёртов бумажник! – он снял пистолет с предохранителя, и в этот момент Борису стало жутко страшно за свою жену, он понимал, что, если она потеряет ещё и его, то может просто не выдержать и покончит с собой. – Давай, доставай его.
– Ладно, ладно только прошу, успокойся, хорошо? – Борис полез во внутренний карман куртки.
Холодный дождь пробуждал в нём чувство жизни, он бы с радостью прогулялся под дождём, не боясь заболеть. Это самое малое, что может случиться с ним.
– Вот, бери. Видишь, там мало.
Мужик с большим носом вырвал бумажник из рук Бориса. Ствол не сводил с него, отходя назад.
– Вот так сразу надо было начинать. Я тебя попросил по-хорошему, – он достал из бумажника все документы, водительское удостоверение, кинув на мокрый асфальт. – Пойдёт. Можешь садиться в машину и ехать к своей жене. Убивать не буду, только деньги. Возьми бумажник, – он кинул в этот раз ему прямо в лицо. – Видел бы ты только сейчас свое бледное выражение лица. Небось обделался в штаны! – раздался противный смех. – Фу! Воняет дерьмом, – смех стал ещё громче. – Ты жалкий трус, – с этими словами мужик с большим носом ушёл, заснув пару купюр себе в промокшие от дождя карманы, а Борис продолжил стоять, смотреть ему вслед, пока тот не скрылся за углом.
– Я боялся не за свою жизнь, – тихо произнёс Борис, словно объясняясь кому-то.
Сев в машину, где было сухо и теплее, чем на улице, Борис закинул в бардачок мокрый кошелёк и документы, тяжело вздыхая. Завёл машину и уехал с этой улицы прочь, не хватало, чтобы кто-нибудь ещё пришёл к нему. Это выглядело как в дешёвой глупой комедии.
Машина с трудом добралась до дома, и двигатель, как показалось Борису, с большим удовольствием заглох.
Зайдя в дом, он не услышал звук работающего телевизора. Обувь и одежда были в коридоре, и Арина никуда не могла уйти в такую плохую погоду.
– Дорогая, ты дома?
Про себя Борис подумал, какой же глупый вопрос, конечно, она дома, куда ей идти? Может, сейчас спит, устала за весь день, как-никак её совсем недавно выкинули с работы из-за нехватки бюджета, и надо было сократить рабочий персонал, и под раздачу как раз попала Арина, и теперь их пояса надо было ещё сильнее натянуть, но, с другой стороны, теперь их не трое, а двое. Снова пришла мысль о дочери, куда ни глянь – всё напоминает о ней.
– Дорогая, ты живая? – не самая лучшая шутка.
В ответ тишина. Никто не собирался ему отвечать, словно с ним играют в молчанку.
– Арина, ты обиделась на меня? Прости меня, пожалуйста. Я просто сорвался.
Сняв обувь, одежду, он зашёл на кухню, и в то же время она была ещё спальней для них. У дочери было отдельная маленькая комната и туалет.
На узкой кровати они вместе теснились, она стояла возле окна и была прижата к стене. У стены спала всегда Арина, так как она всегда, почти каждую ночь, падала с кровати и билась головой об пол. Её здесь не было.
У Бориса скользнула мысль о самоубийстве в ванной, очень маленькой комнатке, где одному человеку жутко тесно, а двум там было просто нереально уместиться, но они каким-то образом там занимались любовью, когда их дочь была в школе.
Ворвавшись в ванную комнату, Борис боялся увидеть холодный труп жены с открытыми глазами, а с рук бы стекала кровь. На полу валялся нож с отломленным лезвием, но никакого ни тела, ни ножа не было.
Осталась только одно, комната дочери. Заходить туда он не очень хотел. Последний раз там был он после того, как обнаружили тело дочери в кустах возле реки, и больше не ступал ногой. Борис не мог там находиться долго, потому что слёзы сами по себе наступали.
Постучав в комнату покойной дочери, Борис почувствовал страх. А что, если его жена убила себя? Прямо там повесилась на люстре, и сейчас она так весело качается. А лицо приобрело синий оттенок.
Борис замер в ожидании. Он не мог побороть самого себя, рука замерла на дверной ручке и больше никуда не могла сдвинуться, всё шло совсем не так, как хотелось ему. На кухне не было ни посуды, ни еды – ничего. Вдруг и правда она покончила, и если это так и есть, то Борис не сможет выдержать. Можно в один миг сойти с ума. Бах! И всё, совсем новый человек, которого надо бояться.
– Арина, ты там?
В ответ снова та самая вечная тишина, которая вечно что-то в себе скрывала, а иногда она раздражала Бориса до такой степени, что не мог оставаться дома. Он включал телевизор, музыку, чтобы создать иллюзию, что он здесь не один.
Сердце стучало так быстро, что на мгновение Борис забыл, как дышать. Богатое воображение рисовало, как он медленно открывает дверь, и она, как в хоррор-фильмах, с пронзительным, ужасающим скрипом открывалась. В комнате темно, и с люстры свисает тонкая тёмная верёвочка, а на ней висит его любимая жена в пижаме, слегка раскачиваясь туда-сюда. А в открытом рту лежит письмо мужу, и там будет написано, что она больше так не может жить, терпеть всю боль, и она хочет снова воссоединиться со своей дочерью. Просит Бориса простить её, а если что – пусть идёт за ними на тот свет. Там, говорят, хорошо, и, думаю, они правы.
